Жемчуга

Когда я попытался обнять её, она толкнула меня так сильно, что я не смог удержаться на ногах и упал. Я ненавидел этот мраморный, в чёрные разводы, пол с подогревом. Мне не нравился стиль матери и не нравилось то, как была обставлена наша квартира и загородный дом. Во всём этом был какой-то подвох. И теперь стало понятно, что отца не смог удержать этот антураж, над которым так тщательно работала мать. Правда, в тот вечер я не знал, что он ушёл навсегда. Это я понял только тогда, когда мать уволилась с работы и сказала, что мы скоро уезжаем. Я хотел спросить, смогу ли я увидеть папу, но всё никак не знал, как лучше это сделать, и я оставил для мамы маленькое сердечко под подушкой, которые вырезал сам из картонной коробки из-под кроссовок, которые мне привёз папа из командировки в Париж. Мама всё поняла и решила со мной поговорить серьёзно. Она сказала, что папа очень любил меня, но теперь он больше не будет дарить мне подарки, и мне лучше начать привыкать к тому, что папа больше не придёт.

Вначале я думал что это просто так, и скоро всё изменится. Но ничего не изменилось. С тех пор мама совсем перестала улыбаться, и тогда я понял, что мама не может меня полюбить. Я даже теперь не могу на неё злиться, но мне не хотелось в это верить. Но я это почувствовал так сильно, что не мог себя обманывать. От ревности и злости мать постарела и стала курить. Я очень расстраивался, когда она пила. Она совсем перестала следить за собой, и теперь у неё седые виски и корни волос, потому что она больше не ходит в салон красить волосы.

Я чувствовал, что есть что-то, что мне никто никогда не скажет. Есть какая-то тайная сторона у этой истории, и поэтому папа так поступил. Он не бросил бы меня просто так. Я дал самому себе обещание раскрыть энигму, и, чтобы не забывать об этом, я прожёг себя маминым окурком, отчего на запястье остался шрам с двухцентовую монету. В тот страшный вечер, когда мать улеглась спать, я собрал обрывки страниц журнала, а после склеил их и часто подолгу смотрел на портрет этой загадочной женщины, которой принадлежало сердце отца.