Я тоже почувствовал это. Как сход лавины, как прорыв долго копившейся воды, разрушающий дамбу, как подземный ключ, выбившийся на волю, в меня хлынули воспоминания. Вот я бултыхаюсь в ласковом море Гем, и солнце садится за горизонт, а вот уже забираюсь в заросли серпарид, чтобы спрятаться от голодных рвачей…
Жизнь Ксенаты не прошла передо мной подобно стереофильму — она накрыла меня одновременно всеми своими деталями и подробностями, и ноги мои подкосились.
Тишина. Темнота.
Я пошарил рукой и коснулся обнаженного бедра…
Это уже было?
Нет, не совсем это. К моей влажной ладони прилепился песок.
Повернувшись, я приник к Катиной груди. Сердце бьется ровно. Дыхание глубокое.
Подполз повыше, стряхнул с рук песчинки и погладил ее щеку, лоб, лишенное волос темя. Поцеловал в губы. Сначала они казались неживыми, но вдруг дрогнули и ответили мне.
С большим трудом я заставил себя отстраниться.
— Катя. — осипший голос плохо слушался. — Лиен?
— Ксената? — донеслось в ответ. — Все получилось? Пол… Да?
— Не знаю. В голове бардак. Будто пчелы сошли с ума.
— У меня тоже… Будто у йови лопнула кора… — она тихонько хихикнула. Совсем не как Катя. Совсем как когда-то Нарт. Лиен проснулась окончательно.
Когда дерево йови перезреет, его кора разлетается от напора усиков, пружинками сжатых под ней в ожидании сезона дождя. Катя не знала этого. Я, кстати, тоже. Но я-то знал. Кто я теперь? Пол? Ксената? Ксенатопол? Полоксенат?
Я заржал в голос, как дикий конь. Ксенги не ржут.
— Катарсис, — донеслось из темноты брошенное Катей слово. Прозвучало оно как диагноз медицинской установки. — Меч свой огромный в ножны тогда опустил Ахиллес, покоряясь…
— Покоряясь?!
— Воле Афины, — успокоила она меня. — То есть моей. Хватит смеяться, таинне распугаешь.
— Они нам еще нужны? Кстати, почему свет погас?
— Если не нужны, что же, пугать их теперь? Неблагодарный.
— Свет…
— Откуда мне знать? Пластины выгореть не могли.
— Не могли…
— Или могли? — в голосе Кати-Лиен появилось сомнение.
— Оборотов двунадевять… Или двудевять… Черт их знает, какой там ресурс, может и лет на тысячу хватить…
— Мы тут столько провалялись? Без обновления?
— Не поймем, пока не выберемся. Кстати, заметь, наших друзей с крашеными головами нет.
— Прячутся? Сбежали?
— Стражи-то? — я хмыкнул. Храмовые стражи не покидают места службы до конца дней. И прятаться бы они не стали.
— Ну, да… Глупо.
— Катя, слушай свою вторую половину и давай ей побыть первой, не дави.
— Чья бы корова…
— Здесь нет коров, и молоко не доят. Табу.
— Попробовал бы ты подоить ксенги, — она звонко рассмеялась.
— Лучше валабора, но его не за что ухватить.
— Он же ящерица.
— Я и говорю, не за что. А тебе не кажется, что мы ведем себя так, будто нас обоих окунули в Стикс, как быстроногого Ахилла?
Молчание было мне ответом. Прикидывает, каково стать бессмертными?
А что, если мы умерли?
Я никогда всерьез не задумывался, что происходит при смерти человека. Дело казалось мне предельно ясным: умер и все. Сказки, понавыдуманные предками по обе стороны океана пустоты, обслуживали только их собственный страх перед умиранием. И многообразие версий о «жизни на том свете» свидетельствовало как раз в пользу предположения, что «тот свет» существует только в суеверных головах. Не боги сотворили людей — люди сотворили богов по образу и подобию своему. А другие люди воспользовались этим и создали системы поклонения и подавления, жертвоприношения и воздаяния — фактически, продавали воздух обманутым и порабощенным, брали в кредит их труд и почитание — но оплачивать не собирались. Не случайно родилась на Земле древняя поговорка, почти забытая ныне: «чем ближе к церкви — тем дальше от бога».
Но что же происходит с нами?
Пока речь шла только обо мне, можно было пытаться списать все на сумасшествие. Первоначально я так и поступал. Однако весомые доказательства указывали на то, что я вменяем, а виденное мною в марсианском прошлом — соответствует действительности. И едва ли моим безумием смогла бы заразиться Катя Старофф — всесторонне подготовленный, опытный и критически мыслящий лидер-инспектор Комитета Контроля — одна из старших должностей главной силовой структуры современной Земли. А Сильвия? Она же тоже видела…
Единственное остающееся разумным предположение, что нет ни Кати, ни Сильвии, ни, разумеется, Лиен, Жанны, Ксенаты… Никого нет. Вернее, все они — фантомы моего сознания, погруженного в обычный сон или по какой-то причине находящегося в саркофаге медицинской установки. Выдумка. Пшик.