Жемчужина

Она обвела глазами небольшую комнатку. Обстановка была простая и бедная, на стенах — несколько картинок божественного содержания. Она вдруг почувствовала, до удивления ясно и отчетливо, что здесь она у себя дома. Честный человек, прошедший через тяжкие испытания, прожил в этой комнатушке свою горестную жизнь. Это было место, где люди трудились, терпеливо снося превратности судьбы и в поте лица добывая свой хлеб. Енсина совсем недавно составила на полку свои учебники, она еще помнила многое из того, что в них было написано, и сейчас в памяти ее всплыла одна картина, один отрывок из книги по естественной истории. Там говорилось о глубоководных морских рыбах, которые настолько привыкают к давлению лежащей над ними водной толщи, что, будучи подняты на поверхность, разрываются на тысячи мелких кусочков. Быть может, размышляла Енсина, она — тоже из породы таких вот глубоководных рыб, способных чувствовать себя дома, в родной стихии, лишь живя под давящей на них тяжестью? И ее отец, а до него ее дед, быть может, были из той же самой породы? Ну а что, продолжала она развивать свою мысль, стала бы делать глубоководная рыба, приведись ей соединить свою жизнь с одним из тех лососей, которых она видела, бывая на речке с Александром, и которые выпрыгивали вверх из воды, устремляясь прямо в водопад, — или не с лососем, а с летучей рыбой — ведь есть на свете и настоящие летающие рыбы? Она встала и, простившись со старым сапожником, вышла на улицу.

Направляясь домой, Енсина заметила невысокого плотного человека в черном пальто, стремительно шагавшего по тропинке впереди нее. Она вспомнила, что уже раньше видела его, — кажется, он даже жил в одном с ними доме. В том месте, где тропинка делала поворот, стояла скамья, с нее открывался великолепный вид на окрестные ландшафты. Человек в черном опустился на скамью, и Енсина, подумав с грустью, что нынче — последний ее день в горах, тоже присела на другом конце скамьи. Незнакомец слегка приподнял шляпу, давеча она приняла было его за старика, но теперь увидела, что ему разве лишь немногим более тридцати. У него было широкое, тяжеловатое, с энергическими чертами лицо и острый ясный взгляд. Немного погодя он обратился к ней с едва приметной суровой усмешкой.

— Я видел, как вы выходили из дома сапожника, — сказал он, — верно, подметки в горах поистоптались?

— Нет, я относила ему жемчужины, — ответила Енсина.

— Вы относили ему жемчужины? — воскликнул незнакомец с комическим изумлением. — То самое, что я всегда стараюсь выманить у него и унести с собой! — У нее мелькнула мысль, что незнакомый господин немножко не в себе. — Этот старик, — продолжал он, — хранит в своей избушке огромный запас наших драгоценнейших старинных национальных сокровищ — истинных жемчужин, если хотите, которые мне, изволите ли видеть, взбрело в голову собирать. Если вы имеете вкус к прелестным детским сказкам или к народным песням, то во всей Норвегии не сыщется человека, который предложил бы вам более богатый их выбор, чем здешний сапожник. Когда-то он мечтал сам сделаться ученым человеком и поэтом, но судьба послала ему жесток испытания, а он в отплату не стал испытывать судьбу и избрал ремесло сапожника.

Несколько помолчав, незнакомец продолжал:

— Мне сказали, что вы и ваш муж — датчане и приехали сюда из Дании в свадебное путешествие. Довольно необычная и рискованная затея, горы здесь высокие и небезопасные. Кому же из вас двоих пришла идея приехать сюда? Вам?

— Да, — ответила она.

— Да, — подхватил незнакомец, — я и сам догадался, что он — та птица, которая, чтоб достигнуть высоты, крылья ветру подставляет, а вы — та струя эфира, что его в лазурь вздымает. Вам знакомы эти стихи? Они вам что-нибудь говорят?

— Да, — промолвила она в замешательстве.

— Высота, лазурь, — произнес он серьезно и задумчиво, откинулся на спинку скамьи и умолк, опершись руками о свою трость.

Немного погодя он вновь заговорил:

— Н-да, суть вещей, — сказал он, — как знать? Мы вот с вами жалеем бедного сапожника за то, что ему пришлось отказаться от своей мечты стать поэтом, прославиться, завоевать людское признание. Но откуда мы, собственно говоря, знаем, не было ли это, напротив, его удачей? Величие, слава, восторги публики! Ежели хорошенько взвесить все за и против, дражайшая сударыня, быть может, лучше для своего же блага держаться от них подальше. Быть может, они на поверку не стоят скромной вывески сапожника и благородного искусства чинить сапоги. Быть может, самое лучшее — разделаться с ними поскорее без всякого сожаления. Что вы на это скажете, прав я или нет?

— Да, я думаю, вы правы, — проговорила она с расстановкой.

Он бросил на нее пронзительный взгляд леденисто-синих глаз.