- Не спрашивай,- сказал Кино.- Пойди приведи Хуана Томаса, но больше никому ничего не говори. Запомни, Аполония, это очень важно для нас.
Она постояла минуту, растерянно прижав руки к груди, а потом тихо ответила ему:
- Хорошо, брат мой.
Вскоре Хуан Томас вернулся домой. Он зажег свечу, подошел с ней в угол, куда они забились, и сказал:
.- Аполония, запри дверь и никого не пускай.- Хуан Томас, как старший, взял власть в свои руки.- Ну что, брат мой? - спросил он.
- На меня напали в темноте,- сказал Кино.- И в драке я убил человека.
- Кто он? - быстро спросил Хуан Томас.
- Не знаю. Темнота... и все темно, все непонятно,
- Это она, жемчужина,- сказал Хуан Томас.- В этой жемчужине сидит дьявол. Тебе следовало продать ее, и дьявол ушел бы вместе с ней. Может быть, еще не поздно? Продай и купи себе покой на эти деньги.
Но Кино сказал:
- Брат мой! Меня оскорбили, и целой жизни не хватит, чтобы забыть это. Моя лодка лежит на берегу с пробитым днищем, мой дом сожгли, а в зарослях кустарника - убитый. Бежать мне некуда. Спрячь нас у себя, брат мой.
Кино в упор взглянул на Хуана Томаса, подметил глубокую тревогу у него в глазах и, предупреждая возможный отказ, быстро проговорил:
- Ненадолго. Пройдет день, наступит ночь, и ночью мы уйдем.
- Хорошо. Спрячу,- сказал Хуан Томас.
- Я не хочу навлекать на тебя беду,- продолжал Кино.- Ведь со мной - как с прокаженным. Мы уйдет сегодня в ночь. И ты будешь в безопасности.
- Я не оставлю тебя без помощи,- сказал Хуан Томас и добавил:Аполония, запри дверь. И даже шепнуть никому не смей, где Кино.
Весь следующий день Кино и Хуан молча просидели в полутемной хижине Хуана Томаса и слушали, что говорят о них соседи. Сквозь щели им было видно, как соседи роются в золе, ищут там их обгоревшие кости. Затаившись в хижине Хуана Томаса, они слушали, с каким ужасом все обсуждают весть о пробоине в лодке. Хуан Томас уходил и разговаривал с людьми, чтобы усыпить возможные подозрения, и делился с ними своими догадками и домыслами о том, что произошло с Кино, Хуаной и ребенком. Одному он говорил: "Наверно, они ушли вдоль побережья на юг, спасаясь от проклятия, которое тяготеет над ними".
А другому: "Кино никогда не расстанется с морем. Может быть, он раздобыл себе другую лодку!- И добавлял:- Аполония слегла от горя".
А днем поднялся ветер, и он хлестал воду в Заливе, ворошил водоросли на берегу, он завывал и в хижинах, и при таком ветре лодку, вышедшую в море, ждала бы верная гибель. И Хуан Томас стал говорить соседям: "Кино нигде нет. Наверно, он ушел в море и утонул". После каждого своего выхода он возвращался не с пустыми руками. Он принес плетеную соломенную сумку с фасолью и бутыль из тыквы, полную риса. Занял где-то чашку сушеного перца и пачку соли и еще раздобыл нож дюймов восемнадцати в длину, тяжелый, как маленький топор, и этот нож мог служить одновременно и инструментом и оружием. И когда Кино увидел его, взгляд у Кино просветлел, и он любовно провел по ножу ладонью и попробовал лезвие большим пальцем.
Ветер выл над Заливом, взбивал воду пеной, мангровые деревья метались под его порывами из стороны в сторону, как испуганное стадо, а тончайшая песчаная пыль поднялась с побережья и плотным облаком повисла над морем. Ветер развеял тучи, очистил небо и гнал перед собой песок, точно снег в метель.
В вечерних сумерках Хуан Томас долго говорил с братом:
- Куда ты пойдешь?
- На север,- ответил Кино.- Я слышал, что на севере есть большие города.
- Держись подальше от побережья,- сказал Хуан Томас.- В городе собирают людей, пошлют обшаривать весь берег. За тобой будет погоня. Жемчужина все еще при тебе?
- При мне,- ответил Кино.- Я не расстанусь с ней. Я мог бы принести ее в дар, но теперь она моя беда и вся моя жизнь, и я не расстанусь с ней.- И когда он говорил это, в глазах у него были злоба, жестокость и горечь,
Койотито расплакался, и Хуана прошептала над ним заклинание, чтобы он замолчал.
- Ветер сильный,- сказал Хуан Томас.- Следов не останется.
Они собрались в путь затемно, до восхода луны. И перед выходом, по обычаю, молча постояли в хижине Хуана Томаса. Хуана держала Койотито за спиной, укрыв и подхватив его шалью, и он спал, прижавшись щекой к ее плечу. Шаль укрывала ребенка, а один се конец Хуана держала у лица, защищая ноздри от ночной сырости. Хуан Томас дважды обнял брата и поцеловал его в обе щеки.
- Да хранит тебя господь,- сказал он, и это было как смерть.- Ты не расстанешься со своей жемчужиной?
- Эта жемчужина стала моей душой, - сказал Кино.- Расстаться с ней - все равно что потерять душу. Да хранит господь и тебя.
VI