Жемчужина из логова Дракона

— Да пустите ж, двары безголовые!

Возглас остановил Ветра у самых дверей. Толпа заволновалась, не желая пропускать какого–то выскочку. Каждому, кто не попал сегодня внутрь поглазеть на заезжую знаменитость, самолично перевидавшую почти что всех земных властителей, хотелось притереться поближе, ко входу или к окнам, и хоть отсюда урвать словечко–другое.

— Ветер, дружище, скажи им, а? А сколько ж не видалися! — подхрипывал жидкий голосишко из–за спин. — Вот Дракон вас всех перегрызи! — Неизвестный со знанием дела разразился таким набором проклятий, что вокруг стало душно.

Тот, кто настойчиво набивался к Ветру в друзья, особой церемонностью, видно, не отличался. Знаменитому стихотворцу такое знакомство не очень–то к лицу и уж совсем не ко времени, однако у него перебывало в друзьях столько разного люда, безмерно удивлявшего несоответствием… как бы это получше… Олтром бы сказал «несоответствием словесной формы речения мыслей и внутренней сути их натуры». Так что Ветер давно перестал стыдиться каких бы то ни было знакомцев. Он улыбнулся, вспоминая витиеватые, но весьма меткие суждения учителя. Здесь каждый камень напоминает об Олтроме, и каждый говорит…

— Да пропусти ж его, олух! Ну! Видишь, стихотворец ждет! — деятельно вмешался кто–то помоложе, ему сразу же вторил еще один: — А ты давай, вперед гребись, не застревай, коли правда друг дорогой… Мы тебя счас распознаем! А коли исхитрился…

Из–за людских спин, наконец–то, выпростался оборванный старик. Погрозив кулаком кому–то невидимому, он тут же обернулся и кинулся к Ветру, вцепился в плечо, почти что повис.

— Дружище! Нешто не признал, а? Меня? А как мы с тобой, бывало, в Ласпаде шумели, ух! — подмигнул он. — Вот уж думал, никогда не свидимся!

Улыбка стерлась, как только Ветер увидел оборванца. Что–то болезненно–знакомое чудилось в скрюченной фигуре, высохшей, как тростинка. Казалось, дунь — и он рассыплется. Седые спутанные космы, одежа — почти лохмотья. И очень приметный шрам у разорванной ноздри, самолично оставленный Ветром в былые времена. Сухой. Старый знакомец еще по Ласпаду, по уличному братству. Прихвостень Косого Либийца, известный вор — «кормилец», один из первых по тем временам.

— Вижу, признал! — захихикала старая развалина, и тут же разразилась кашлем вперемежку с проклятиями.

Ветер же старался привести чувства в порядок. Нельзя казать наружу свою оторопь. Наверняка за ним следят из толпы. Вот уж не думалось, что он способен так трепетать. Как будто его застали за воровством и грозили скорой расправой. Вот и еще одно предупреждение, последнее. Зато какое…

А он ведь думал, что уже не боится правды. Сам неустанно нес ее пламя. И вот оно, рядышком пылает и грозит опалить самого Ветра. А если вдруг пойдет правдивая молва… если кто–то позаботится, чтобы пламя разгорелось поярче и прошлось по всей земле пожаром, пожирая всякую добрую мысль о нем… Это горько, просто невыносимо. Неужели все было зря?

Старик с трудом прокашлялся. Видно, что его и без того слабые силы съедал какой–то недуг, но забрать бывшего «кормильца» туда, где он никому навредить уже не сможет, Нимоа не спешил.

— Я это, я, Сухой, дружок твой прежний! Все старика позабыли, и ты тоже… Вишь какой… красавчик стал, — хихикнул он, указывая на известный всем шрам на виске. — Эк угораздило!

— Я отгоню его! — прогудел из–за спины Така. — Вот ведь прицепился…

— Ну, нет! — завопил Сухой, тогда как Ветер взвешивал, как лучше поступить. — Меня ж тут затрут вконец, пока ты там… А может, — опять подмигнул, издеваясь, — ты меня с собой, а? А я посижу тихонечко, ты дурного не подумай. А потом угостимся сабой. Маленечко, а? По старой памяти. Делишки прошлые помянем…

— Постой!

Ветер сдержал Таку с Ильесом, уже готовых расчистить дорогу силой. Вокруг волновалась толпа, не понимая, что деется и отчего такая задержка.

Могло статься, что бывший вор на самом деле случайно оказался в Вальвире, услыхал знакомое имя да пришел наудачу. А теперь прикидывал, как бы получше эту удачу обернуть себе на пользу. Сколько стянуть со стихотворца за свое молчание. Пренебречь им, лишить надежды и оставить один на один с народом, собравшимся тут, было бы глупо. А если он пришел неслучайно? Если это все же очередное предупреждение Тринна? Тогда он сделает все, что задумано, и без помощи Ветра, стоит тому совершить ошибку.

«Дальше твоя воля. Хочешь в петлю — пожалуй. Хочешь остаться тут в почете…»

Однако глупее всего — тотчас же признать Сухого. Если старый вор промышляет сам по себе, то словам его весу немного.

— Постойте, — повторил Ветер, подпуская задумчивости. — Не нужно выносить поспешное суждение. Время ведь и лица, и сердца меняет, а у меня весь мир в знакомцах ходит. Может, правда виделись…

— Еще как! Еще как виделись, красавчик!.. — Сухой вновь захрипел, силясь перебороть недуг.

— В любом случае, недосуг сейчас в памяти копаться. Впустите его, — сказал он стражникам у входа, — вместе со мной. А там посмотрим, что за человек, и где мы успели раззнакомиться.