Пока здоровяк болтал, давая ему передышку, Илча окончательно уложил все внутри, поверил и решился. А когда он видел цель, остановить его не могло уже ничто. И теперь он куда смелее взглянул на наставника.
— Совсем. Да ты не бойся: я в городе не подведу. Все про него выложу, как положено. Я чародея этого проклятого изведу, чтобы людей не морочил, — больно было говорить такое, но он постарался выявить побольше злости, ее ведь скопилось немало, да только не на стихотворца.
Ветра надо спасать. А кому спасать, как не тому, кто втравил, пусть даже по глупости, а не по злому умыслу. Как же хотелось врезать самому себе, дураку упрямому! Но сейчас ему никак не годится терять самообладание.
— А его… это… не выпустят ненароком? Наверх повели, — двинулся он за Кальтиром в ту же сторону.
— Не бойся, птенчик. Его теперь отсюда не выпустят.
Илча содрогнулся. Что же он натворил? И как исправить? И что сегодня говорить перед высокими судьями? Ведь только слово брякни поперек всего прежнего — служители тут же его повяжут. Будут вопить направо и налево, что чародей его подпортил, а Ветру что с того? Все как было останется. Однако самое первое, самое важное сейчас — это Серому не попадаться. Илча готов был все свое скопленное золотишко отдать, чтобы тот оказался таким же легковерным, как наставник. Только не будет этого.
— А куда это мы идем? Ты сам–то ничего не перепутал? До того спускались, — протянул Илча как можно простодушнее. — Меня хоть и тряхнуло, а такую малость помню. Я уж думал, чего мы там позабыли, в подземелье, коли в Вальвир собирались, да еще спешно.
— А у меня там, — откликнулся наставник, не обернувшись, — дельце еще одно оставалось, до Вальвира. А тебя без присмотра оставлять не велено. Тут можно так потеряться, в камнях окаянных. Ходов понарыли — даже я всех не знаю, такие давние есть, что лучше вовсе не заглядывать. А тут такое дело… — махнул он рукой, — неважное. Так что сведу–ка я тебя обратно. Оклемаешься, отлежишься, а там и посмотрим что да как, — уронил он небрежно.
Даже не потрудился ложь правдивую придумать. Встреча у них со стихотворцем вышла неслучайная. Только вряд ли все пошло, как надо. Вот Кальтир и суетится. Боится, как бы чего не вышло, хочет Серому немедля доложить. А Илче этого никак нельзя.
— Куда это, обратно? Мы же в город должны… Ты сказал, уже и повозку за нами уже прислали, повозка дожидается!
— Подождет твой город. Век стоял, и теперь ничего не случится.
Илча лихорадочно соображал, но ничего не соображалось. Он отчаянно дернул Кальтира за плащ, останавливая.
— Ты чего это? — Едва не перекинувшись, тот уперся в стены. — Ну, чего опять маешься? Твое дело, знаешь, маленькое: иди, куда скажут, да делай, что прикажут! — принялся он помалу злиться.
— Иди, иди к своему хозяину, — выплюнул Илча. — Рассказывай, как я опростоволосился. Только вот другого, вместо меня, ты не найдешь, потому что вчерашний день не воротишь! Так тебе хозяин и скажет! Он меня сам выбрал, сам доверил! И много чего обещал! И сколько б ты ни старался, я своего не упущу! Зубами вцеплюсь, а докажу!..
Кальтир сначала растерялся, потом неуверенно усмехнулся.
— Так что же ты, птенчик, только того и боишься? Пойми, дурачок, дело–то серьезное, верное должно быть дело, вдруг чего напортишь… Или опять, чего доброго, в припадок ударишься.
— А им что скажешь? Что у ворот с повозкой поджидают? Судьям этим клятым серединным, перед которыми мне вот сейчас ответ держать? Чародей ненароком попортил? Прямо в Святилище? Там уж, верно, все готово, и все люди нужные собрались, и лавки все, как нужно, порасставлены, да? Перед ними тоже придется позориться… — он уже «остыл», хотя уж кого хотелось взять за грудки и сладострастно тряхнуть, так это Кальтира. — Думаешь, хозяин нас за то поблагодарствует?
— Собрались… — проворчал тот, неспокойно что–то обдумывая. — Так–то оно так, конечно… А я уж думал, ты совсем простой. Птенец.
— Вот, даже за человека меня не держишь. За дите неразумное, — горько посетовал Илча, и в этот раз его горечь была настоящей.
Наставник нерешительно переступал с ноги на ногу, взвешивая. Должно быть, ему тоже не очень–то хотелось являться пред очи Серого, докладывая про свои оплошности. Иное дело, когда хозяин доволен.
— Ладно, — сказал он, махнув рукой. — Ты после всего такой злой, что и притворствовать особо не придется. Даже я б не усомнился, — подмигнул он. — А ничего не позабыл?
— А как тут забудешь? — хлопнул Илча по лбу. — Как припечатало. До конца жизни буду помнить.
— Только я… ты не серчай на старика Кальтира, без этого никак не обойдется… про это дело… ну, которое у нас получилось… все равно докладывать придется. Однако ты понапрасну не суетись — вина–то не твоя.
— А чья, твоя что ли? — ввернул Илча.
— Да есть маленько… Больше его, конечно, чародейская. Меня тоже заморочил, я сразу и сообразить ничего не успел, столбом стоял…
— Вот! Хозяин не обрадуется, — налег Илча, понижая голос, откровенно упрашивая. — И тебе плохо, и мне будет. А как все дела на славу провернем — другое дело!