Жемчужина надежды (СИ)

Голову Марго Сергей лепил на журнальном столике, стоя перед ним на коленях, то сильными движениями рук, то ласкающими превращая массу в плоть; в его синих глазах мерцала любовь Пигмалиона. За окном начинался влажный петербуржский вечер, чайки летали над Заливом, тихо увлекала в даль электронная музыка, а Разумовский сейчас не был похож на гика-айтишника, зато был похож античного скульптора, который и сам развивал своё тело, и искал в немом материале богинь и героев.

Наконец, Сергей с бережным восхищением взял в руки гипсовую головку Марго, мысленно накладывая на неё цвета рисунка. Эти глаза на рендере станут голубыми, эти щеки зарумянятся, а жемчужными волосами она будет красиво взмахивать. Пару округлых мягких кистей рук он тоже схематично вылепил.

«Имя Марго вечно считают роковым, но оно же означает «жемчужина», шарик переливающегося света, нежного мерцания в темноте», - шептал увлеченный художник. – «В тебе должны быть живой ум и надежда».

И замер, сказав это. Задышав часто, осторожно опустил своё творение на подставку. Он сделал именно то, что хотел. В груди что-то сжалось.

На него, улыбаясь, смотрела Надежда Петровна, воспитательница.

…- Сереженька, бегом в столовую, ужинать! – строго покачивая головой, но веселым тоном, позвала его молоденькая воспитательница, и восьмилетний Сережа послушно закрыл книжку и пошел за ней.

Их детдом «Радуга», как позже понял уже взрослый Разумовский, не был уж самым плохим, в разрухе и диком карнавале девяностых. Потолки текли, тараканы ходили маршем, никогда не работала никакая электроника сложнее магнитофона, были драки в туалете и подзатыльники, но голодными, нелечеными и забитыми они не были. И даже иногда ходили на экскурсии. Но тяжесть и серость постоянной борьбы за выживание всё равно надламывали бледных, нервных, срывающихся на крик взрослых и никому не нужных детей, которые то играли и читали, то стекленели, вспоминая потерянное навсегда, то вдруг зверели, как волчата. Тем драгоценней были крупицы чего-то хорошего: природа, новая книжка, прогулка в новое место, красивая коробочка от карандашей или конфет. Сергей всегда ненавидел фразу про «Можно и очень бедно жить, в землянке, но чисто и возвышенно» и считал, что дрянное и разваливающееся бытье портит и душу.

И больше всего ценился в сырой и грызущей жизни хороший и созидательный человек! Надежда Петровна была такой, «Вэнди» в толпе беспризорников. Ей было лет 25. Она носила под халатом лосины в радужный горох, ободок на длинные светлые волосы, слушала группу «На-На», солнечный взгляд ее голубых глаз утешал, а бойкий голос быстро сбивал воспитанников в стайку. Она придумывала игры и хорошо рассказывала. Маленький Сережа считал её очень красивой. Нет, он не клал ей в карман валентинок, не рисовал портреты, но любил, как и другие дети, покрутиться рядом и всегда слушался.

Пока она не исчезла темным ноябрем. Детям ничего не сказали, но сплетни разносились по детдому, от директрисы к дворнику и детям и обратно, просто мгновенно. Надежду Петровну сбила машина…

Рыдающего на ветру, носом в дерево, Сережу еле нашел перед самым отбоем Олежек и, сам мрачно хлюпая носом, потащил обратно.

Миллионер Разумовский вдруг понял, что стоит у своего панорамного окна на Петербург, тоже уткнувшись в стекло носом. «Кстати, нужно дозвониться до этого Лоуренса Сирийского, месяц уже не слышно. Пещеру Али-Бабы нашел?» - подумал Сергей, не отводя взгляда от затапливавших город сумерек.

Много лет спустя, затеяв реконструкцию «Радуги», Сергей решил найти и позвать обратно хороших работников и педагогов, кого помнил. Так он нашел трудовика Бориса Семеновича и на его тесной кухоньке в Купчино узнал, что именно случилось.

«Да видел я, как её машина сбила. Издалека. Она шла по улице, а к ней – джип тонированный. Оттуда братки пьяные. Смеются, за руки хватают. Она прочь, они за ней поехали. Наденька же хорошенькая была, они как за зверем за ней погнались. Остановились, двое выскочили, потянули. Она одного сумкой ударила в глаз, побежала. Они было отстали, а потом как прыгнут в джип, как дадут по газам…Только тельце в воздухе дернулось. А они прямо по ней проехали и скрылись».

Трудовик разразился матерной тирадой, но Сергей молча смотрел в обшарпанный линолеум. Он не спрашивал, почему никто не пытался помочь девушке. Он уже насмотрелся на этих добрых, душевных Семенычей, абсолютно пассивных и запуганных, и ничего не ждал. Даже во взгляде «дяди Бори» на своего бывшего сопливого воспитанника мелькали страх и недоверие, из-за его шмоток от Армани и айфона.

Надежда погибла под бандитскими колесами. Воображение художника мигом воссоздало Сергею, как ударилось об асфальт ее тело, как разметались волосы, он живьем слышал под колесами хруст её костей.