Жемчужина Санкт-Петербурга

— Если ты и вправду хочешь побывать в новых приключениях, Катя, ты должна выздороветь. И тогда я буду брать тебя с собой, — пообещала Валентина. — Только те приключения, конечно, будут не такими опасными.

— Если приключение не опасное, это никакое не приключение. Я ни капельки не жалею, что мы с тобой попали в него. — Катя убрала с глаз влажную от пота прядь волос. — Скажи, а какой на ощупь был шрам у той женщины, когда ты потрогала его?

— Как теплое стекло. Твердый и скользкий.

— Мне тогда стало так жалко ее.

— А мне нет.

— Я не верю.

— Это правда, Катя. Я ненавижу их. Мне все равно, как они себя называют — меньшевики, большевики или социалисты-революционеры, — для меня они все на одно лицо. Я ненавижу их за то, что они сделали с тобой. — Она наклонилась к сестре и поцеловала ее в горячую щеку.

Катя подняла руку и нежно погладила темные волосы Валентины.

— Это пройдет. В конце концов ты перестанешь ненавидеть.

— А ты перестала?

— Да.

Валентина не сказала Кате, что уже слишком поздно. Что ненависть уже просочилась ей под кожу и впиталась в кости.

Она постучала в дверь отцовского кабинета. Сегодня настало время сообщить ему о своем решении.

— Входите.

Валентина открыла дверь. Отец сидел за широким, обитым кожей письменным столом. Оторвав взгляд от бумаг, он поднял глаза.

— Ты хотела меня видеть? — спросил он.

Похоже, отец был недоволен тем, что его отрывают от работы.

— Да.

Мужчина сложил руки. Незажженная сигара нетерпеливо закачалась в пальцах. Он все еще хорошо выглядел, хоть и отяжелел немного от слишком частых пиров в Зимнем дворце, но она помнила его стройным и поджарым, каким он был, когда служил армейским генералом. Волосы его были зачесаны назад, из-под густых бровей глядели глубоко посаженные проницательные глаза, такие же темные, как у нее. И сейчас они были устремлены на дочь.

— Садись.

Она села на стоящий у стола стул и сложила руки на коленях.

— Папа, я хотела извиниться за то, что вчера отвезла Катю на Ржевку. Я просто старалась спасти ее от бастующих, которые…

— Я принимаю твои извинения. — Он провел рукой по темным бакенбардам, словно избавляясь от каких-то мыслей. — Ты поступила неразумно и даже глупо, — сказал он. — Но я понимаю, ты стремилась защитить сестру.

Валентина ожидала худшего.

— Это все? — спросил он. — Я сейчас занят.

— Нет, — ответила она. — Не все.

Он положил сигару в пепельницу, стоявшую четко на одной линии с лежащими перед ним пером и красным карандашом, и посмотрел на свернутый табак так, словно сейчас ему больше всего на свете хотелось выкурить его в тишине. Отец Валентины был человеком строгой дисциплины и порядка, поэтому и занимал свою должность. Валентине не было известно точно, в чем заключались его обязанности на посту министра, она лишь знала, что это как-то связано с финансами. Когда-то она представляла его себе сидящим в правительственном кабинете и пересчитывающим царские деньги — огромные, до потолка, бумажные пачки и столбики монет.

Наконец ему надоело слушать ее молчание.

— Что еще? — спросил он нетерпеливо. — Мне нужно работать.

— Папа, я не хочу возвращаться в институт.

Он удивленно посмотрел на дочь. Валентина ожидала, что отец рассердится, но этого не случилось. Во взгляде его не было и намека на злость. Он улыбнулся.

— Надеюсь, ты одобришь мое решение, папа, — добавила она торопливо.

— Очень даже. Мы с твоей матерью обсуждали положение и уверены, что тебе бессмысленно продолжать учиться. Учеба не даст тебе ничего нового. Настало время подумать о твоем будущем.

Валентина ощутила едва заметный укол беспокойства, но на радостях не обратила на это внимания.

— О да, папа, я тоже так думаю. Я так рада. Я все уже продумала. У меня есть идея.

Он откинулся на спинку стула и с видимым удовольствием снова взял сигару. Сорвав ленточку и отрезав кончик сигары, он втянул в себя запах табачных листьев и принялся неторопливо раскуривать ее. У Валентины возникло такое ощущение, будто он что-то празднует.

— Итак, Валентина, — произнес министр, — сейчас я считаю тебя прекрасной дочерью и рад, что наши помыслы сошлись.

От ее внимания не ускользнуло это «сейчас», но для начала и так было неплохо.

Взглянув на нее, он удовлетворенно кивнул, и ей захотелось, чтобы этот миг длился как можно дольше.

— Так что эта твоя идея, ты уже обсуждала ее с матерью?

— Еще нет, папа. Я хотела сначала обсудить ее с тобой.

— Что за глупости?! — Он улыбнулся и выдохнул в ее направлении струю дыма. — Я ведь ничего не смыслю в платьях.

— В платьях?

— Ну да, в платьях, о которых ты говоришь. Будет намного лучше, если ты поговоришь об этом с матерью, а не со мной. Для того матери и нужны, чтобы решать с дочерьми такие вопросы.

Она быстро вдохнула, ощутила запах дыма.

— Папа, я ничего не говорила ни о каких платьях.

— Не беспокойся. Я не сомневаюсь, что твоя мать сама захочет об этом поговорить. — Он снисходительно кивнул головой. — Я знаю, какими становятся барышни, когда речь заходит о нарядах.