Жемчужина Санкт-Петербурга

— Нет, малышка. Я не могу научить вас ухаживать за больными. Если мы займемся этим, дело кончится лишь тем, что нас обеих выпорют.

Дверь тихо закрылась. Валентина выдвинула ящик стола и достала свой список.

— Спасибо, барышня. — Кухарка сделала короткий реверанс.

— Счастливого Рождества, Алиса, — ответила Валентина.

В семье Ивановых было заведено на Рождество каждому из слуг делать подарки. Весь двор был празднично украшен, а посредине стояла большая елка, купленная на елочном базаре рядом с Гостиным двором. Валентина была первой, к кому подходили слуги. Каждому девушка дарила сладости и мыло и жала руку. Рядом с ней стояла мать. Она была в теплых перчатках и с приклеенной улыбкой выдавала каждой женщине по отрезу хорошей шерстяной ткани, а каждому мужчине — новую бритву и кисет с табаком. Елизавета Иванова настаивала, чтобы все ее слуги были чисто выбриты. Даже садовники. Отец, широко расставив ноги, стоял спиной к костру и, поднимая чарку за чаркой во здравие своих влиятельных знакомых, одаривал каждого из слуг маленьким бархатным мешочком с монетами. Валентина слышала, как они позвякивали, когда опускались в протянутые ладони, и ей стало интересно, сколько же денег было в каждом таком мешочке.

— Счастливого Рождества, Валентина Николаевна.

— И вам счастливого Рождества, Аркин.

Перед ней стоял водитель. Впервые она увидела его не в форме. На нем был добротный пиджак, белая рубашка, и выглядел он подтянуто и даже элегантно. Решительное лицо. Уверенность, с которой он встретил ее взгляд, заставила Валентину подумать о том, что кроется за этими холодными серыми глазами. Она положила конфеты и мыло на его чистую, без единого грязного пятнышка ладонь.

— Спасибо, — сказал он, но улыбнулся совсем не так, как улыбались остальные слуги.

— Аркин, вы прекрасно справились, когда на днях мы с вами застряли на дороге на Морской улице. Спасибо вам.

Он как будто что-то хотел сказать, но передумал и лишь вежливо кивнул.

— А где Лев Попков? — спросила она. — Что-то я его не вижу.

Улыбка водителя потускнела.

— Чем-то своим занимается. Кажется, он в конюшне.

Она нахмурилась.

— Заболела лошадь?

— Об этом лучше спросите у него, Валентина Николаевна.

— Но сейчас я спрашиваю вас.

Взгляд его задержался на ней дольше, чем того требовали правила вежливости.

— Я думаю, дело не в лошади.

— Он нездоров?

— Валентина, душенька, ты задерживаешь очередь, — раздался твердый голос матери. — Подходите, Аркин.

Он тут же прошел дальше, за следующим подарком. Было в этом водителе что-то такое — что-то надежно спрятанное за показной вежливостью, — отчего по спине Валентины прошел неприятный холодок.

— Лев! Лев!

Куда он запропастился?

— Попков! — снова крикнула Валентина и двинулась вдоль стойл.

Наконец она отыскала его. В одной из свободных загородок он лежал на копне сена. Глаза закрыты, тяжелые руки недвижимы. Сердце ее остановилось. Нет! Неужели снова? Сначала его отец, Семен, а теперь и Лев. Запах крови опять ударил ей в ноздри, и она закричала.

— Какого черта?! Прекратите визжать, вы лошадей пугаете.

Валентина замолчала. Переведя дух, она гневно уставилась на конюха. Тот, недовольно глядя на нее приоткрытым глазом, почесал подмышку.

— Дурак! Глупый казак! — набросилась на него девушка. — Ты меня до смерти напугал. Я подумала, ты умер!

Недовольство исчезло из его взгляда, он пробурчал что-то невразумительное, поднес ко рту бутылку водки и отпил. Чистые струйки прозрачной жидкости потекли по его щекам и дальше, на сено. Бутылка была почти пуста.

— Лев, да ты напился!

— Конечно, я напился.

— Мне показалось, что я почувствовала запах крови.

— Вам всегда что-то мерещится.

— А вот тебя ждут неприятности самые настоящие.

Он улыбнулся (рот его в царящей здесь полутьме сделался похожим на черный провал пещеры) и снова поднес к губам бутылку.

— Лев, прекрати, — недовольным тоном произнесла она.

Казак бросил в ее сторону бутылку, но та не долетела и шмякнулась на пол.

— Чего вы так боитесь?

— Не хочу, чтобы тебя выпороли.

— Ха!

Она протянула ему пакет со сладостями и мылом. Но здесь это выглядело смешно, и девушка произнесла:

— У отца есть для тебя более подходящий подарок.

Он вдруг громогласно рассмеялся. Громкий гортанный звук вырвался из его могучей груди.

— Я уже получил его.

— Деньги?

Глаза Попкова превратились в черные щелочки.

— Нет, не деньги.

— А что? Бритва и табак?

В ответ здоровяк неожиданно поднялся и, покачиваясь из стороны в сторону, сдернул черную рубаху через голову, обнажив широкую, поросшую густыми черными волосами грудь. Валентина точно окаменела, не в силах оторвать от него взгляд. Никогда раньше она не видела мужского тела. По крайней мере так близко.

— Ты пьян, — снова сказала она, но в словах этих уже не было слышно укора. — Надень сейчас же рубаху, замерзнешь.

Но Попков, не обратив на ее слова ни малейшего внимания, отбросил рубаху в сторону, повернулся и лег на сено лицом вниз.

— Лев! — ахнула Валентина.

Прикрыв рукой рот, она уставилась на спину казака.