Жемчужина страсти (Маргарита Наваррская, Франция)

Прошло, впрочем, еще очень немало лет, прежде чем развод был осуществлен, потом еще очень немало лет, прежде чем Генрих позволил бывшей жене покинуть Юссон. Все годы они вели между собой дружескую переписку, в которой было столько же лицемерия, сколько и искренности. Он ей писал: «Мне бы хотелось заботиться обо всем, что имеет к вам отношение, больше, чем когда бы то ни было, а также чтобы вы всегда чувствовали, что впредь я хочу быть вашим братом не только по имени, но и по душевной привязанности…» Вспоминал ли он в тот момент, что она почти двадцать лет находится в заточении?

А она, пытавшаяся воевать против него, отвечала: «Ваше величество, подобно богам, вы не довольствуетесь тем, что осыпаете своих подданных благодеяниями и милостями, но еще удостаиваете их своим вниманием и утешаете в печали…»

Она послала свои поздравления, когда он снова женился, и трогательнейшее поздравительное письмо по случаю рождения дофина.

И вот наконец король позволил ей вернуться в Париж…

Потрясенная, взволнованная до слез Марго ринулась в путь, и вот состоялась встреча тех, кто когда-то назывался мужем и женой.

Генрих IV, конечно, постарел за те годы, что они не виделись. Но Марго… он с трудом ее узнал, потому что она превратилась в даму громадных размеров. Тальман де Рео так описывает бывшую королеву: «Она была безобразно толста и в некоторые двери просто не могла пройти. Ее когда-то белокурые волосы теперь напоминали высушенный и вылинявший на траве лен. Полысение у нее началось довольно рано. Поэтому у нее всегда были светловолосые выездные лакеи, которых время от времени стригли… Она всегда носила в кармане немного таких чужих волос на случай, если придется прикрыть еще одну залысину на голове…»

Да, парики войдут в моду значительно позже…

Король поцеловал ей руки, назвал «своей сестрой» и пробыл у нее в Мадридском замке, предоставленном ей в качестве резиденции, целых три часа.

На следующий день Маргарита отправилась с визитом к Марии Медичи. Проезжая по Парижу, она слышала приветственные крики горожан, которые рады были увидеть ее снова. Однако всех удивило, как она выглядела. Старики находили, что она сильно изменилась, и покачивали головами; молодежь же, слышавшая столько пикантных историй про Марго, с изумлением взирали на толстую огромную пятидесятилетнюю женщину, «чьи непомерные груди иногда вываливались из декольте, когда карету особенно сильно встряхивало на каком-нибудь ухабе».

В Лувре король встретил ее с почестями и выразил свое неудовольствие Марии Медичи, которая не пожелала пойти навстречу дальше парадной лестницы.

— Сестра моя, — сказал он Маргарите, — моя любовь всегда была с вами. Здесь вы можете чувствовать себя полновластной хозяйкой, как, впрочем, повсюду, где распространяется моя власть.

Она пробыла во дворце немало дней, и все старались сделать ей что-нибудь приятное. Ее жалели…

Наконец ей представили дофина, будущего Людовика XIII.

— Добро пожаловать, матушка, — сказал тот и поцеловал ее.

А Марго подумала о том, скольких радостей себя лишила, не имея детей, и прослезилась.

На другой день она подарила Людовику игрушку, довольно странную, надо сказать, для четырехлетнего ребенка, потому что это был маленький купидон, у которого, «если дергать за веревочки, двигались крылышки и знак его мужского достоинства», как свидетельствовал беспристрастный историк. Между прочим, эта игрушка имела для нее особое значение…

Марго редко смотрелась теперь в зеркало. Она не могла понять, как ей удалось так постареть и так подурнеть. Это была словно бы чья-то злая шутка, чья-то месть. Будь жив ее омерзительный братец Генрих, когда-то донимавший ее своей ревностью, она решила бы, что он подослал к ней какого-нибудь отравителя. Мысль о возмездии богини любви иногда приходила ей в голову, но, начисто уже позабыв о де Ла Моле, Марго не могла понять, в чем вообще дело, чем она виновата.

Забавно… Такое ощущение, что за давностью прожитых ею лет и сама мстительница подзабыла о наказании и смягчила его. Именно в ту пору, когда у обычных женщин пропадает и чувственность, и способность испытывать наслаждение, Марго вновь испытала забытое ощущение постельного восторга!

Помог ей двадцатилетний лакей Деа де Сен-Жюльен, вызванный ею из Юссона. Об этом великом, можно сказать, историческом событии в своей жизни Марго немедленно записала в дневнике, благодаря чему оно и стало впоследствии достоянием истории. Теперь Деа де Сен-Жюльен стал поистине ее идолом, затмившим все прежние привязанности.

«С его приезда, — рассказывает автор „Сатирического развода“, — чтобы он не слонялся без дела, они часто проводили время вдвоем, запершись в комнате, по семь-восемь дней безвылазно, в ночных рубашках, допуская к себе одну лишь м-м де Шатийон, которая несла неустанную службу у их двери и изо всех сил старалась сохранить тайну, которая всем давно была известна».

К сожалению, жестокая судьба скоро отняла у Марго ее любимую игрушку… очень напоминавшую того купидончика, которого она подарила маленькому Людовику.