Жемчужина в короне

Я сказала: «Это та помешанная русская женщина, которая подбирает умерших?» Она в это время свернула в переулок и не могла меня слышать. Гари сказал, что она не помешанная и едва ли русская. И добавил: «Мы зовем ее сестра Людмила». Он, оказывается, написал для своей газеты очерк про Святилище, но редактор отказался его поместить, потому что из него явствовало, что люди умирают на улицах по вине англичан. Гари переделал очерк, он не это имел в виду. В переделанном тексте получалось, что до этих несчастных никому нет дела, даже самим умирающим, — никому, кроме сестры Людмилы. Но редактор все равно его не напечатал. Сказал, что сестра Людмила — юродивая. Я спросила Гари, нельзя ли мне побывать в Святилище. Он обещал меня туда сводить, если мне так хочется, но чтобы я не огорчалась, если она встретит меня не слишком радушно. Живет она очень замкнуто, сказал он, и, в сущности, ее интересуют только умирающие, которым негде умереть по-человечески, однако у нее еще бывает вечерний амбулаторный прием для больных людей, которые днем работают и не могут себе позволить пойти к врачу в рабочее время, а еще она в определенные дни бесплатно раздает немного риса, главным образом детям и матерям. Я спросила, как он с ней познакомился, и он ответил одним только словом: «Случайно».

* * *

У нее был резанный по дереву Шива, танцующий в круге космического огня, и библейский текст в рамке: «Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет. Каждый уделяй по расположению сердца, а не с огорчением и не с принуждением, ибо доброхотно дающего любит Бог». Между христианским текстом и индуистским изображением была, казалось, какая-то связь, потому что этот Шива улыбается. И то, как лихо у бога раскиданы ноги и руки, производит какое-то впечатление радости, правда? Единственное, что недвижимо, — это правая пята (даже правая нога, согнутая в колене, словно пружинит). А правая пята попирает скрюченную фигурку демона, потому она и должна быть твердой и неподвижной. Левая нога вскинута, первая пара рук жестикулирует, сдержанно, но призывно, а вторая пара держит огненный круг, держит на отлете, но одновременно и не дает погаснуть огню. И бог, конечно же, с крыльями, что создает ощущение воздуха, полета, так и кажется, что с ним можно низринуться во тьму и не разбиться.

Это были единственные украшения в ее выбеленной «келье» — Шива и текст из Библии. Когда мы виделись в последний раз, текст она мне подарила, сказала, что сама давно знает его наизусть. Но я как-то стеснялась показать его тебе, мне и сейчас кажется, что я не заслужила такого подарка. Он в моем большом чемодане, в том, который с ремнями.

Это была поразительная женщина. По вечерам я все думаю — вот сейчас она собирается в путь, обыщет всякие темные тупики и закоулки, заглянет на пустырь между храмом и Бибигхарским мостом. Я ездила к ней примерно раз в неделю прямо из больницы — помогать на вечернем приеме, а не только потому, что могла там встречаться с Гари. Один раз я спросила, нельзя ли мне как-нибудь отправиться с ней в такую ночную экспедицию. Она засмеялась и сказала: «Нет, это работа только для таких людей, которые ничего другого дать не могут». Я поняла, что она имеет в виду деньги, но она сказала, что денег у нее достаточно, более чем достаточно, однако обещала дать мне знать, если деньги понадобятся и я не передумаю.

Мы с ней близко сошлись. Сначала она понравилась мне тем, что хорошо относилась к Гари и не видела ничего дурного в том, что мы бываем у нее вместе. Она разрешала нам посидеть в конторе или у нее в комнате. Когда становилось темно, мы возвращались на велосипедах в дом Макгрегора, но к нам он в этих случаях обычно не заходил. В те дни, когда я собиралась побывать в Святилище, я уезжала в больницу на велосипеде, старалась выехать пораньше, чтобы меня не застала машина, которую присылал за мной мистер Меррик. Так же и после работы. Оставляла для шофера записку, что либо ушла, либо работаю допоздна. А иногда доезжала до дому на машине, а уж оттуда ехала на велосипеде в Святилище. Я не хотела, чтобы в больнице знали, что я помогаю сестре Людмиле принимать больных. Это бывало нечасто, но я боялась, что это могут счесть нарушением больничных правил. Однажды я встретила там Анну Клаус и просила не выдавать меня. Она посмеялась и сказала, что, по всей вероятности, это и так известно — в таком городе, как Майапур, почти невозможно что-нибудь скрыть.