Жемчужина в короне

Это был мой последний счастливый вечер. После этого я еще не теряла бодрости, но счастья не было. Потом и бодрость пропала. Мне нужен был Гари. Нужна была и Лили, и Анна, и ты, но больше всего — Гари. Я возвела вокруг себя тесный кружок, понимаешь. И внутри его чувствовала себя в безопасности. Безопасный островок на ничейной земле. Где бы мы ни были, что бы ни делали, мы огораживаемся этой иллюзорной стеной. Проходили часы. Дни. Прошло больше недели. Я не выходила из дому. Когда кто-нибудь приходил, спасалась у себя в комнате. Постепенно дом Макгрегора опять наполнился теми вибрациями, источник которых я раньше никак не могла определить, а теперь определила как неотделимые от него: доверие, компромисс, что-то ищущее и неуловимое, словно люди, приходя туда, старались чему-то научиться, а не научить, старались не обвинять, а прощать. Помнишь, есть такая скверная старая поговорка: «Когда от насильника не убежишь, смирись и получай удовольствие». Так вот, насильник был не один, а несколько. Не могу сказать, тетечка, что я получила от них удовольствие. Но Лили пыталась получить удовольствие от того, что мы сделали с ее родиной. Не по злобе сделали. Может быть, тут была и любовь. Где-то в прошлом, да и теперь, и в будущем, — такая любовь, как у нас с Гари. Но насильники все еще здесь, верно? Такие люди, как Суинсоны. Как те две стервы, что ехали до Лахора. Как Роналд Меррик. Как тот идиот, что вместил всю историю своего родного островка в одну фразу, когда присвистнул и изрек: «Какой-нибудь туземец-подрядчик заработает хороший куш».

Однажды меня пришла навестить Конни Уайт. И привела с собой Мейвис Поулсон. Но минут через десять ей стало ясно, что это ничего не даст, — привести ко мне нервозную, добродетельно беременную Мейвис было ошибкой. И она услала ее домой. Как жена комиссара, она могла себе это позволить, ведь она рисковала только гем, что два-три дня Мейвис будет на нее дуться. Когда мы остались одни, она сказала: «Мой муж не знает, что я здесь. Я и не расскажу ему, что была у вас. И конечно, это не мое дело. Но Гари Кумара выслали из города. Его и других юношей посадили в тюрьму».

Я не ахнула. Я была к этому готова. Меня к этому подготовило упорное молчание Лили. Я не поняла, но это было не то же самое, что не верить в такую возможность. Я спросила, за что его посадили в тюрьму. Она ответила жестом, показывающим, что и спрашивать, и отвечать бесполезно. Сказала: «Все бумаги пошли по инстанциям, теперь это уже не в наших руках. Я только хотела узнать, нет ли чего-нибудь такого, что вы можете сказать мне, но не захотели сказать ни Джеку, ни Робину, ни Лили?»

Я сказала: «Боже милостивый, что же, например?»

Она опять сделала этот жест — мы, мол, с вами понимаем. И сказала, что только я могу на это ответить. Я заподозрила ловушку. Улыбнулась ей. Она сказала: «Ну, вы же знаете, что такое мужчины. Они уверяют себя, что любопытство для них недозволенная роскошь. То есть любопытство в отношении людей. Да, разумеется, они решают всякие сложные проблемы, доказывают, что мы состоим из воды и газа и не знаю чего еще и что вселенная движется от центра к периферии со скоростью стольких-то миллионов световых лет в секунду, что само по себе безумно интересно, но для нас практической пользы не имеет, когда приходится ублажать слуг, чтобы не разбежались со скоростью стольких-то миль в час».

Я рассмеялась. Умора, правда? Светская болтовня. Шуточки. Милая Конни. Это был ее арсенал. А ключом — щелкой в броне — было слово любопытство. Я знала, чего от меня ждут. «Что же вас интересует?» — спросила я и опять рассмеялась. Она, наверно, решила, что я спятила. Говорят, бедная мисс Крейн к концу помешалась. Лили как-то навестила ее, пока я еще там жила. Кажется, даже два раза. Не помню. Мы особенно об этом не разговаривали. Мисс Крейн сняла со стен все свои картины, хотя никуда не собиралась уезжать. А потом совершила сатти. Ты, помнится, прочла б этом в «Таймс оф Индиа». Я тоже прочла. Но ни ты, ни я об этом не упомянули. Может быть, Лили сообщила — тебе какие-нибудь подробности в письме. «Совершить сатти» — это, кажется, неправильно. Ведь сатти — это, по-моему, состояние супружеской верности, так что его не совершают, его достигают. Хорошая вдова-индуска становится сатти. Может быть, и мне это предстоит? Может быть, Гари умер? Сейчас мы с тобой живем такими отшельницами, что нас можно причислить к саньяси. А впрочем, нет. По меньшей мере один долг мне еще нужно выполнить.

И по отношению к Конни Уайт у меня был долг. Отсмеявшись, я спросила: «Ну так что же вас интересует?»

За шутки приходится платить. Какую цену ни назначат.

Она сказала: «Насколько я понимаю, все началось с одного человека — по имени Моти Лал».