Жемчужины Филда

Взглянув же пристальнее, видишь, сколь хорошо, когда есть символ нации. Бесчестье дочери полковника государю было больно. Тому свидетельством не ода, а ордер, не пиит, а казначей: ей отвалили две тысячи рублей, тогда отнюдь не деревянных.

Казалось бы, и баста. Э, нет, ведь на дворе был век жестокий. Девица родила малютку. Ее зачислили пансионеркой Воспитательного дома. Да и приставили почетного опекуна. Им был граф Виельгорский.

Глаза на мокром месте. Бывает, следователь разрюмится — у нас не всякий Рюмин, известный следователь Гебе. Да-с, разрюмился. Ужели совместился с девицей Облеуховой? Трансплантация случалась у Флобера. Но он, как сам признался, был и мадамой Бовари. А ты, брат, оставаясь, к сожаленью, однополым, сентиментально восхитись и государем, и Третьим отделением, где голубые все.

Ну, и довольно. Продолжим следственное производство. И перво-наперво закроем дело Облеуховой А.Н. Она нисколько не причастна к сионизму — и в мыслях не держала супружество с евреем-нехристем. А выкресты, как мы установили, ей не встречались. Да и охота ли венчаться с конем леченым?

…ПРОГРЕСС, КАК ОБОРОТЕНЬ. Одна и та же сила во столько-то иль столько лошадиных сил, машина, сделанная в Гамбурге, привозит нам на однотрубном пироскафе и облую девицу Облеухову, и обольстителя ее, злодея Ащеулова.

Нам это имя случалось называть, ссылаясь на показания декабриста-прапорщика, давно уж сосланного на берега угрюмого Витима. Он с Ащеуловым служил на Юге, в той армии, где и полковник Пестель. Майор прослыл Лукой Мудищевым. Не всея России, как тот, прославленный поэмой, а регионального масштаба. Но, ей-же-ей, кликуха грубовата, пошловата, незамысловата. Он был поэтом пламенных соитий.

С летами пламя укоротилось, сникло, равнодушная природа фитиль-то подвернула. Но силы творческой не убыло, взыскательности прибыло, он создавал из романтических затей роман полифоничный… В начале службы, совсем зеленым, Ащеулов видывал и атамана Платова. Боец с седою головой из дальнего похода трофеем вывез компаньонку-англичанку. Товарищ боевой участливо спросил: «Зачем она тебе?» И Ащеулов, почтительно не приближаясь, но воспылав от напряженья ушною раковиной, поймал предобродушнейший ответ: «Э, не подумай, что для хфизики»… Вот и Ащеулов, генерал, не столь он ради хфизики трудился, сколь разрабатывал художественное многообразие. И тоже, как некогда и атаман, из импортного материала: в отставку вышел и, человек богатый, вояжировал в Европе.

Вы спросите: а что же он связался с Облеуховой? Пардон, промашка вышла во хмелю. Была ли цельной? Пардон, не помнил. Да вы-то ведь должны же помнить — в письме на имя Николая эта Александра признавалась — есть такое, что ей хотелось скрыть и от самой себя.

Ну, то-то и оно, друзья мои. Возвысим голос: у, стерва! Ишь, к стопам припала и стала пули лить. Мол, папенька отечеству служил; мол, братики державе служат. Ах, нету средств на пропитанье. Ох, накажите развратителя. И все такое прочее по части аморалки воина.

А тот не подозревал, сколь подлы милые девицы, не удержавшись на сучке, как птицы. Где ж догадаться, коль опыт не такой?.. Его приятелям в провинциях российских, бывало, ручкой сделают: эй, отвяжись-ка, ухажер и зубоскал — и, вздернув носик-чижик, прищелкнут словно бы калеными орешками: «Знай, ащеулка, свою улку!» Нет, Ащеулов, словно бы наперекор семантике, ащеулкой — насмешником и волокитой — не был. Однако не был и жрецом любови платонической, сказать по-русски, сухой любви. Случалось, и пересыхало, но в горле — от уваженья томного к грехопаденью незамужних и замужних. Руками белыми большими нисколько не дрожа, он вздрагивал баритональным голосом, внушая гипнотически — я разделю ваш грех сполна и так же, как и вы, покаюсь на духу. Он знал претонкую науку расставанья и уплывал, как облако в штанах… Ну, как, ну, где же было догадаться Пал Палычу, какую плюху ему отвесит Облеухова?..

С корабля он не попал на бал. И потому, что не был Чацким, и потому, что не был в бальной форме — в мундире, башмаках. Номера он взял в Демутовом заезжем доме. Коридорные глазели на гирлянду иномарок: на англичаночку, что в розовом капоте, на немочку в капоте голубом, и на полячку в капоте синем, и на итальянку… как бы вам сказать… дым наваринский с искрой, с искрой… В доносе — какая же гостиница без стукачей, без слухачей — в доносе указали, что генерал привез «пригожих женщин разных наций».

СПЕШИШЬ, ТОРОПИШЬСЯ, стараясь нить не упустить, да надо иногда дать задний ход. Вот здесь — к письму девицы Облеуховой, впервые введенному в научный оборот. Историк должен знать — к стопам повергнутое, оно и вправду вознеслось к очам отца отечества.