Жемчужная луна

– Я не сомневаюсь, что это будет потрясающе. Но почему бы вам не обратиться в бутик «Жемчужная луна» и не сделать что-то другое? Время еще есть, и мне кажется, это было бы просто превосходно – иметь на себе вещь, изготовленную тут же, в Гонконге. Мне кажется, модельер бутика была бы рада помочь вам. – Тут Мейлин наконец подняла глаза на Алисон, и по выражению ее лица та поняла, что ее догадка была правильной:

– Джулиана Гуань – ваша мать?

– Она сказала вам?

Алисон хотела солгать; ей показалось, что Мейлин так надеется на это. Но она решила сказать правду.

– Не прямо, нет. Но я поняла это уже в момент первой встречи. Мне показалось, что она пытается найти вас, установить с вами контакт через меня. Я помню, что вы говорили о ваших отношениях. Неужели вы не хотите снова увидеть ее, Мейлин? Я уверена, что она хочет увидеться с вами.

– Но я этого не знаю, Алисон, – быстро возразила Мэйлин. – Вы сами сказали, Джулиана не призналась в том, что она мне мать.

– Но я же вижу это, Мейлин! Она вся напрягается, когда я упоминаю ваше имя, и очень интересуется вами. Мне кажется, мы могли бы собраться на чашку чая втроем или, если хотите, вы вдвоем, это даже лучше. Просто чай в «Пининсуле»… разве это плохо.

Глаза Алисон ярко сияли в предвкушении воссоединения матери и дочери, и было ясно, что она представления не имеет о том, что произошло в этом отеле почти двадцать восемь лет назад.

Мейлин отвела взор от сияющих глаз сестры и опустила глаза на платье, сшитое матерью. Она рассеянно коснулась рукой одной из серебристых блесток, Алисон тоже коснулась другой блестки… и по мере того, как сестры болтали, их руки постепенно сближались, путешествуя от звезды к звезде по шелковому нефритовому небу.

– У вас есть время для чая, Мейлин? – тихо спросила Алисон. – Я вчера заезжала на стройку, и мне показалось, что Сэм очень доволен, задуманный вами эффект обязательно сработает.

– Вероятно, сработает. Мы не сможем убедиться в этом до тех пор, пока не снимут сетку со строительных лесов.

– И тем не менее время у вас есть. У вас такая замечательная мать, Мейлин. Вам просто повезло!

«Повезло». Пальцы Мейлин замерли, впившись в блестку. А ведь правда, она никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. Вот уже два месяца, как у них установились такие чудные отношения с Алисон, и совсем другую, но не меньшую радость она ощущала, часами работая с Сэмом.

Да, Мейлин чувствовала, что ей повезло, она наконец-то счастлива; но она чувствовала себя уязвимой именно потому, что считала себя недостойной такого счастья.

– Но вы ведь все равно собирались встретиться с матерью, Мейлин? Не сейчас, так позже?

– Не знаю, Алисон. Я думала, может быть, тогда, когда будет окончен «Нефритовый дворец»… и все будет хорошо… тогда я смогу.

– Ах, Мейлин, – прошептала Алисон. – Но ведь для нее это не имеет никакого значения. Вам вовсе не нужно доказывать что-то своей матери.

Мейлин пожала плечами.

– Но я считаю, что должна. Я наговорила ей сколько всякого… столько гадостей…

– Что бы вы ни наговорили, Мейлин, я знаю, она вас простит. Я даже уверена, что уже простила. – Алисон запнулась, думая, стоит ли говорить дальше, и потом прошептала:

– Мне кажется…

Мейлин подняла взгляд от застывшей на блестке руки к неуверенным, но по-прежнему сияющим изумрудным глазам Алисон.

– Что такое, Алисон? – «Тебе, наверное, кажется, что раз я не поддерживаю отношений с моей милой мамочкой и так как у тебя никогда не было своей матери, то не может ли Джулиана стать и для тебя матерью? И если так, то ответ положительный – да! Да! Это то, чего она хочет и хотела всегда… получить дочь, любимую дочь самого Гарретта Уитакера».

Это был уже не вопрос, а приказ. Переживаемая Мейлин мука отразилась в ее прекрасных глазах. Последние два месяца это выражение в ее глазах, этот нефритовый шторм случался все реже и реже, но все-таки никуда не исчезал, и Алисон постепенно научилась пережидать его, сохраняя молчание.

Пальцы Алисон тоже замерли.

– Мне кажется, Мейлин, вам необходимо простить саму себя.

– Доброе утро, любовь моя. – Низкий голос Джеффри, разбудившего жену, звучал чрезвычайно ласково.

Нагая и растерзанная, Ив лежала среди атласных простыней их супружеской постели. Джеффри, уже полностью одетый, склонился над ней. Мир за окнами их спальни был еще угольно-серым, рассветные лучи осеннего солнца лишь начинали преодолевать черноту ночи.

Это была самая черная ночь в Замке. Джеффри этого хотел. И он получил это. Еще никогда его требования не были такими жестокими, никогда его страсть не была так ненасытна. Словно извиняясь за недостаток внимания к ней за последние несколько месяцев, он отпустил вожжи.

И теперь его голос звучал так, словно он извинялся:

– Ты выглядишь такой усталой, дорогая. Почему бы тебе сегодня не остаться дома? В Замке – и в постели. Не беспокойся, я не стану навещать тебя днем. Но будь осторожна, Ив, тебе нужен покой. Теперь, моя принцесса, когда я снова открыл тебя, мне тебя будет не хватать. – Его улыбка стала еще нежнее, в глазах горело желание. – У тебя ведь ничего важного на сегодня, разве нет?