Жемчужная Тень

В общем-то подвязки эти никогда не служили своей цели; даже сейчас, при помощи английских булавок, они поддерживали не столько чулки Дэйзи, сколько ее дух, потому что она любила их. Это были исторические подвязки в том смысле, что, как мне кажется, изначально они выглядели простым капризом, затем, через пять примерно лет, вступили в наиболее интересный, старомодный, непристойный период своего существования, а по прошествии еще некоторого времени начали увядать: декаданс. И вот теперь, с извращением, свойственным тем, кто видит в вещах, имеющих к ним хоть какое-то отношение, исключительно белоснежную чистоту, Дэйзи видела в них не старье, но часть самой себя — впоследствии у нее появился повод сказать мне об этом.

Адмирал настороженно проследовал в гостиную, а парламентарий задержался, изучая картину на стене и краем глаза поглядывая на подвязки. Меня же, должна признать, подмывало убрать их куда-нибудь подальше. Появлялись новые гости, и подвязки наводили их на разные мысли. Уже одно это не позволяло держать их на виду — негостеприимно как-то.

И все же я не уступила соблазну. Мисс Рильке неожиданно пришла в сильное волнение. При появлении очередного гостя она бросалась к дверям и, подражая моему голосу, восклицала:

— Извините, пожалуйста, за подвязки. Это подвязки миссис Оверэнд. Она меняла здесь чулки.

Дэйзи, Дэйзи Оверэнд! Надеюсь, вы меня забыли. Весь план вечеринки сломался. Лотти довольно быстро променял относительный покой гостиной на общество «столпов» Дэйзи, которые заранее облюбовали отдельную комнатку. Эти пионеры Молодежной Идеи, подходившие по двое, по трое, охотно внимали речам мисс Рильке:

— Извините за подвязки. Это подвязки мисс Оверэнд…

Но больше всех веселился Лотти.

Прошло еще несколько минут перед тем, как до гостиной, где Дэйзи настраивала какую-то журналистку против мистера Джеймисона, донесся шум. Это собравшиеся в прихожей гости обменивались рукопожатиями, чокались и приплясывали вокруг Лотти, который, подцепив подвязки щипцами для сахара, держал их высоко над головой. Том Пфайффер забылся настолько, что просто мирно свернулся калачиком на диване.

Вижу Дэйзи, стоящую в проеме раздвижной двери в своем черном выходном платье и напоминающую не-распустившийся слабенький бутон тюльпана. Позади нее сгрудились новые друзья, несколько фраппированные происходящим, но готовые разделить общий дух веселья, чем бы оно ни было вызвано. Старшее поколение под предводительством Лотти танцевало простейшую джигу. Одной рукой он высоко держал щипцы для сахара с зажатыми в их челюстях подвязками, другой одергивал в коленях брюки, словно это была дамская юбка.

— Ай-ай-ай, — распевал Лотти, — старые грязные подвязки Дэйзи, ай!

— Ай-ай-ай, — дружно откликался хор меж тем, как мисс Рильке, с любовью взирая на происходящее, в одной руке держала бокал Лотти, в другой свой собственный.

Помню Дэйзи, застывшую на месте, с трудом сдерживающую себя, хоть и сохраняющую светский вид. Изо рта у нее, отскакивая от зубов, вырывался короткий смешок, а глазами она сверлила меня, испытывая нею артиллерию своего гнева. Рот Дэйзи кривился в смехе целых три минуты.

Я редко бываю в лондонском Уэст-Энде. Но иногда мне приходится поспешно переходить через Альбермарл-стрит в районе Пиккадилли, где с грохотом проезжают автобусы, напоминающие охваченных оргиастическим восторгом гигантских длиннохвостых попугаев. Несутся они со скоростью, превышающей скорость королевской конной гвардии, и шума производят больше, чем она. По левую руку от меня — вереница магазинов, по правую погруженный в летнюю дрему обширный простор Грин-парка. Вот тогда-то моему внутреннему взору является слоняющаяся без дела Дэйзи Оверэнд — беспомощная, славная, до предела развращенная.

На следующий после той встречи день, уже ранним утром, местный нарочный принес мне от нее записку. В моих услугах больше не нуждаются. Чек прилагается. Подвязки — часть самой Дэйзи, и я должна понять ее чувства.

Чек оказался фальшивым. Я не стала затевать дела и, по правде говоря, забыла настоящее имя Дэйзи Оверэнд. Я забыла ее имя, но вспомню его в Судный день.

ВВЕРХ И ВНИЗ

© Перевод. Т. Кудрявцева, 2011.

Сколько пар познакомилось в лифте (элеваторе, ascenceur, ascensore, или как там еще называют его в мире)? Сколько браков за этим последовало?

В их лифте обычно есть служитель, иногда его нет.

Она поднимается и спускается каждый день. В 1.05, когда давка, и в 2.35, когда она возвращается, она обычно обнаруживает его в переполненной кабине — он смотрит вверх на мелькающие цифры этажей, опускает взгляд вниз, в пол. Иногда кроме них — никого. Он — замечает она — спускается с 21-го этажа.

Его контора? На доске внизу указано шесть контор на 21-м этаже: юридическая контора, контора по недвижимости, офтальмолог, швейцарская аптечная ассоциация, агентство «Палестинский калий» и — хотите — верьте, хотите — нет, ревматолог. В какой из них он работает? Она не смотрит на него в упор, но, бросив взгляд, всегда мысленно проверяет вытекающие возможности.