Жемчужное ожерелье

Клод как-то странно улыбнулся. Вроде как самодовольно. Эдди отставил банку пива, вопросительно заглянул ему в лицо.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Пока ничего. Поезжай, только не забывай об осторожности. Обо мне не беспокойся. У меня вообще все о'кей.

Если не считать истории, в которую ты вляпался, подумал Эдди, но не стал в очередной раз напоминать о болезненной для семьи теме. Клод, конечно, еще молод, впрочем, как человек и личность уже вполне сложился, а в отношении к своему нежданному отцовству – так вообще проявляет себя по-мужски.

– Что-то ты очень беспечен сегодня, – тем не менее заметил он. – Как будто прикупил к козырям туза.

Клод поплевал через плечо:

– Тьфу, тьфу, тьфу, не сглазь.

– А есть что?

– Я же сказал – потом узнаешь… Жаль, не могу поехать с тобой. С удовольствием понырял бы, половил рыбу.

– У Монхигана в самом деле отличная рыбалка. Я обещаю, Клоди, что в другой раз возьму тебя. И сейчас бы взял, если бы не Джеки со своим выводком. Пойдем-ка, поможешь собрать снаряжение. Кислородные баллоны заправлены, но не мешает все проверить. Хочу уложиться сейчас, чтобы рано утром тебя не будить…

Прошло три дня. Они не принесли Дороти Ламбер облегчения – ее душа болела, но уже как-то по-другому. Говорят, такие боли бывают после ампутации. Называются они фантомными, возникающими после перенесенного шока. Шоковое состояние миновало, вернее она преодолела его, силой воли взнуздав себя. Выручала привычка сосредоточенно работать. С поразительной продуктивностью Дороти разобралась в куче не требующих отлагательства дел, засиживаясь в офисе допоздна.

Тина, наверное, уже собирается домой, подумала Дороти, услышав, как в соседней комнате та включила телевизор. Секретарша всегда, прежде чем уйти, смотрела программу новостей. Так и есть – ровно семь вечера, отметила Дороти, взглянув на часы и погружаясь снова в свои папки. Однако секретарша бурей влетела в кабинет.

– Ужасно! Ужасно! – вопила она. – Иди скорей!

То, что она услышала, потрясло ее. Бесстрастный голос диктора называл имя Эдди Брасса: «Всемирно известный аквалангист-спасатель Эдди Брасс находится на грани жизни и смерти. Несчастный случай произошел с ним под водой у западного побережья острова Монхиган в заливе Мэн. В следующих выпусках новостей мы сообщим о состоянии его здоровья, а сейчас напоминаем о важнейших событиях этого дня…»

Дороти показалось, что она вмиг оглохла. В висках стучало, голова отказывалась соображать.

– Не может быть! Это какая-то ошибка, – едва выговорила она побелевшими губами.

– Какая ошибка, если на экране показывали фотографию! – взволнованно возразила Тина. – В конце наверняка кадр повторят. Смотри!

И точно. На экране был Эдди. Веселый, улыбающийся, с аквалангистской маской в руках, а диктор снова повторил: «Всемирно известный… спасатель… находится на грани…»

– Какой кошмар! Какая беда, Господи! – заламывая руки, металась секретарша. – Неужели барокамера не поможет ему? Хорошо, что вертолетом его доставили в Портленд.

– В Портленд? – тупо переспросила она.

– Его поместили в ближайшую больницу, где оказалась барокамера.

Только тут Дороти осознала величину постигшего ее несчастья. Ушло все нелепое, наносное, глупое. Ею овладел страх потерять единственное, ради чего вообще стоит существовать, – любовь… любимого… самого дорогого ей человека.

Ранним утром, преодолев много миль, Дороти отыскала портлендскую больницу.

В медицинской информационной службе еще никого не было. Меряя шагами коридор, насквозь пропахший лекарствами, она опасалась, что рухнет в обморок не столько из-за невыносимых острых запахов, сколько из-за неизвестности, в которой приходилось пребывать и всю эту ночь, и все утро…

Наконец в окошечке мелькнул халат дежурной медсестры. Стараясь быть сдержанной, она немедленно обратилась к ней с вопросом о состоянии Эдди.

– Вы родственница мистера Брасса? – учтиво поинтересовалась та.

Дороти замялась, не зная, что сказать. Может ли считаться родственницей женщина, знающая каждую родинку на его теле?… И потом, какое сейчас имеет значение – кто они друг другу?

– Я… Мы очень близки.

– Боюсь, что это не одно и то же… Мы не вправе давать информацию о состоянии здоровья наших пациентов никому постороннему…

– Пожалуйста, скажите только, он не… не… – Она так и не смогла выговорить страшное слово.

– Простите, – твердо произнесла медсестра. – Но я действительно не могу вам ничего сообщить. Сегодня после полудня будут вывешены списки всех наших больных. Из них вы узнаете то, что вас интересует… В общих чертах, конечно, а подробности уточните, пожалуйста, с врачами. Но до консилиума, я думаю, они вам тоже ничего определенного не скажут.

Дороти до крови закусила губу. Ждать до полудня, ждать потом еще – нет, она не выдержит.

– У нас скоро откроется кафе. Перекусите что-нибудь, подкрепитесь горячим крепким кофе… Нельзя же так. На вас лица нет! А может, примете что-нибудь сердечное?

Для сердца мне не лекарство нужно, горько подумала она, а хотя бы увидеть его, обнять, поцеловать… Сглотнув слезы, Дороти побрела прочь.