Жемчужный узел (СИ)

Одно останавливало Лизавету — бесконечное доверие, с которым к ней относился отец. Он так спокойно спал, потому что знал: дочь никогда не ослушается его, не обманет. А ведь именно это она и собиралась сделать сейчас, лёжа на худой кровати на забытом Богом постоялом дворе и бессмысленно пялясь в щербатый потолок, будто надеясь, что трещинки в нём начнут складываться в какие-то знаки.

Знаков не было. Храп не прекращался. Вот, сейчас отец особенно звучно крякнул во сне!..

И Лизавета не выдержала. Она резко вскочила с постели и заметалась в поисках шали. Та отыскалась в дорожном сундучке, куда Лизавета бросила её в сердцах, узнав, что во время их «пряток» ей запрещено даже выйти на улицу. Теперь шаль пригодилась. Завернувшись в неё покрепче — жара жарой, а ночью дул прохладный ветерок и вовсю жужжали комары, — Лизавета, стараясь не думать о том, что делает, медленно открыла дверь. Та протяжно заскрипела.

Лизавета застыла. На долгое, мучительное мгновение повисла тишина.

Но вот в коридор опять прорвался размеренный храп. Лизавета выдохнула — когда только успела задержать дыхание? — и осторожно скользнула наружу. Половицы молчали под её ногами, надёжно скрывая побег.

Шаг, ещё шаг. На лестнице Лизавета ускорилась, в полупустой зале внизу — почти побежала, преследуемая взглядами засидевшихся допоздна незнакомцев. Возможно, они думали, что она бежала от них, ей же казалось — она бежит от самой себя. От тихой, послушной девочки, чей страх обидеть отца завёл её невесть куда, в это неприятное, ужасное место. Как она хотела вернуться назад во времени и отказаться следовать за ним!

Входная дверь распахнулась. Лизавета перешагнула порог, вбирая воздух полной грудью, и… закашлялась.

Воздух снаружи оказался сухим и тёплым. Ветра не было — была лишь жара и пыль, оседающая на коже. Но даже они оказались в радость Лизавете, больше двух дней проведшей в вынужденном заключении. Здесь, на пороге постоялого двора, в алом свете заходящего солнца она почувствовала себя такой свободной, какой не была даже дома, в городе.

Нарушать запреты оказалось очень, очень приятно.

Она улыбнулась и открыла глаза, которые невольно зажмурила от удовольствия. В вечерней темноте почти ничего не было видно. Отец лёг рано, но пока Лизавета решалась на вылазку, дневное светило успело практически скрыться за горизонтом. Чтобы разглядеть хоть что-то, ей пришлось сдвинуться с места, приблизиться к одному из смутных силуэтов впереди. Это оказалась коновязь: здание впереди, похоже, было конюшней. Когда глаза немного привыкли к сумраку, Лизавета рассмотрела около него мальчишку — тот дремал, сунув в рот соломинку и привалившись к стене.

С каждой минутой Лизавета озиралась всё живей и живей. Взгляд её ненадолго задерживался на всём, куда падал: на кривой дороге и обрамлявших её редких деревьях, на тёмных окнах приземистого постоялого двора и не до конца закрытой двери, из-за которой доносились еле слышные голоса. В свежих впечатлениях она нуждалась едва ли не больше, чем в свежем воздухе, и теперь хваталась за них с жаждой потерянного в пустыне.

Её привлекало и широкое крыльцо, и когда-то явно красивые резные перильца, и верстовой столб у самого входа в здание, мнившегося ей теперь ничем иным, как тюрьмой. Даже заботливо поставленное у входа корыто для лошадей Лизавете хотело рассматривать — так красиво играли последние лучи солнца в его мирных водах!

— Лизавета! — она услышала крик отца, но даже не вздрогнула.

Краем глаза удивилась: почему она не подпрыгнула от неожиданности, почему не кинулась оправдываться? Такое равнодушие к отцовскому голосу было ей не свойственно, и всё же она даже не подняла голову к окну. Взгляд Лизаветы был прикован к воде, такой студёной, чистой и вкусной!..

Она не задавалась вопросом, откуда знает, насколько свежа водица, не прикоснувшись к ней. Лизавета видела, чувствовала, как приятно будет запустить руки в корыто, плеснуть водой на лицо, быстро собрать капли с губ. Одной этой мысли было достаточно, чтобы колени подогнулись. Манящая гладь отразила её зачарованное лицо.

— Лизавета!.. — крик повторился уже совсем близко, но Лизавета не слушала.

Тонкие пальцы коснулись воды.

03

Лизавета вскочила с живостью, невиданной в последние три дня. Грудь её тяжело вздымалась, будто от изматывающего бега, сердце колошматило изнутри, а руки — она быстро глянула вниз — да, руки мелко дрожали. Она была в ужасе: считанные мгновения, одно прикосновение к воде, и вот она уже находилась в чужом, незнакомом, пугающем месте.

Здесь царила кромешная тьма, вблизи не виднелось не одного фонаря, ни одного подсвеченного свечою окна. Единственным источником света была луна: круглая, белая, она равнодушно взирала на оказавшуюся невесть где Лизавету.

Та мелко задрожала схватила себя за плечи. Ей было не холодно — страшно. В висках барабаном стучало: водяные существуют; отец не сошёл с ума; она обещана какой-то болотной твари.