Жена-22

На мосту почти нет машин, а мне хотелось бы, чтобы их было побольше. Возвращение домой обычно доставляет мне удовольствие: я предвкушаю возможность забраться в пижаму, свернуться на диване с пультом в руке, когда дети уже спят наверху (или предполагается, что спят, в то время как на самом деле, скорее всего, лежа в кроватях переписываются с друзьями по эсэмэс). Но сегодня мне хочется остаться в машине и ехать куда-нибудь, куда угодно. Вечер испорчен, и я не могу избавиться от ощущения, что Уильям меня стесняется.

– Почему ты такая молчаливая? Пришлось слишком много пить? – спрашивает Уильям.

– Просто устала, – бормочу я.

– Фрэнк Поттер – тот еще тип.

– А мне он нравится.

– Тебе нравится Фрэнк Поттер? Да он же такой актер.

– Да, но при этом он честен. Он не пытается это скрыть. И он всегда по-доброму ко мне относился.

Уильям стучит пальцами по рулю в такт радио. Я закрываю глаза.

– Элис?

– Что?

– Ты в последнее время какая-то странная.

– В чем странная?

– Не знаю. Может, у тебя что-то вроде кризиса среднего возраста?

– Не знаю. Может, у тебя что-то вроде кризиса среднего возраста?

Уильям отрицательно качает головой и делает музыку погромче. Я прислоняюсь к окну и смотрю на миллионы огней, мерцающих на холмах Ист-Бей. Окленд выглядит таким нарядным, почти праздничным – это заставляет меня вспомнить о матери.

Мама умерла за два дня до Рождества. Мне было пятнадцать. Она поехала купить галлон яичного пунша и столкнулась с машиной, которая мчалась на красный свет. Мне хочется думать, что она так и не поняла, что произошло. Скрежет металла о металл, потом негромкий звук, похожий на шум реки, потом мягкий персиковый свет, льющийся в машину. Такой конец я для нее придумала.

Я повторяла историю ее смерти столько раз, что многие детали уже просто потеряли смысл. Порой, когда люди спрашивают о моей матери, меня охватывает странное, не сказать чтобы неприятное, чувство ностальгии. Я живо представляю улицы Броктона, штат Массачусетс, наверняка увешанные в тот декабрьский день гирляндами фонариков и сверкающей мишуры. Там должны быть вереницы людей, стоящих в очереди в винном магазине, с тележками, набитыми ящиками с пивом и коробками с винными бутылками, и воздух должен пахнуть хвоей рождественских елок. Но эта ностальгия по тому, что было непосредственно “до”, быстро гибнет под гнетом страшного “после”. Потом в голове звучит старомодный саундтрек к сериалу “Частный детектив Магнум”. Это его отец смотрел, когда зазвонил телефон и женщина на другом конце провода осторожно сообщила нам, что произошел несчастный случай.

Почему я думаю об этом сегодня? Или это действительно, как предположил Уильям, кризис среднего возраста? Часы, безусловно, тикают. В сентябре мне стукнет сорок пять – ровно столько, сколько было моей матери, когда ее не стало. Для меня это переломный год.

До сих пор я могла утешать себя тем, что, хоть мама и умерла, она во всем меня опережала. До сих пор мне только предстояло пересечь те вехи, которые она уже преодолела, и поэтому казалось, что она все еще жива. Но что произойдет, когда я ее обгоню? Когда ни одной из ее вех не останется?

Я искоса смотрю на Уильяма. Одобрила бы его моя мама? Одобрила бы она моих детей, мою карьеру – и мой брак?

– Хочешь остановиться в “7–11”? – спрашивает Уильям.

Заезжать в супермаркет за шоколадкой “Кит-Кат” после вечера, проведенного вне дома, – наша традиция.

– Нет. Я не хочу есть.

– Спасибо, что пришла на презентацию.

Это он так просит прощения за свое пренебрежительное поведение?

– Ага.

– Тебе хоть было весело?

– Ну конечно.

Уильям делает паузу.

– Ты никудышная лгунья, Элис Бакл.