Жена авиатора

В конце концов я поняла, что Чарльз не собирается сюда возвращаться навсегда. Особенно теперь, когда шум, беготня и детские игры стихли. У него больше не было сил рваться в стратосферу, где он царил один. Он возвращался к тому, с чего начал. Одинокий Орел, швыряющий за борт все, что могло тянуть его вниз. Даже меня.

Так что я начала строить свою собственную жизнь. Это было непросто. Я чувствовала себя виноватой – я, которая написала книгу, убеждавшую женщин поступать именно так! Временами я не узнавала собственных слов, ведь до сих пор много боялась в жизни. Боялась разгневать мужа. Боялась разочаровать его.

Боялась, что он разочарует меня.

Меня мучило чувство вины от собственного успеха, желание оставаться «хорошей девочкой» для Чарльза в сочетании с раздражением на то, что он больше не звал меня в свой мир и что я больше не нужна своим детям. На время я нашла утешение в психоанализе, посещая доктора, который лечил Дуайта.

Чарльз наказал меня, перенеся свои принадлежности из нашей спальни перед очередным отъездом.

Но самоанализ помог. Постепенно я научилась преодолевать гнев и огорчения, заставляя их уноситься вместе с ветром, дувшим с моря. Я больше не думала о наших золотых годах и совместных полетах.

В следующий раз, когда он вернулся домой и, сидя за обеденным столом напротив меня (по обе стороны от нас стояли пустые стулья), спросил, что будет на десерт, вместо ответа я сообщила ему, что хочу продать это имение.

– Для меня одной дом слишком велик.

– Но ты не одна. – Он действительно казался удивленным.

– Чарльз! – Я рассмеялась. Он что, считает, что дети спрятались на чердаке? – Конечно, я одна. Ну да, формально трое наших детей-подростков все еще находятся дома, но их здесь никогда не бывает. Старшие мальчики уехали навсегда.

– Они вернутся домой на каникулы.

– Да, на несколько дней, но я-то все время нахожусь здесь, вдалеке от мира. Что мне здесь делать – всю жизнь ждать их и тебя?

Он поморщился.

– Энн, ты же знаешь, у меня работа.

– Да, ты так говоришь. Хотелось бы знать, куда ты уезжаешь и чем занимаешься, но ты никогда не говоришь мне об этом.

Я не обвиняла его, лишь констатировала факт.

– Я говорю тебе обо всем.

– Нет, не говоришь. Сообщаешь, что у тебя встреча или конференция или что ты должен что-то там инспектировать. Вот и все. Ты не сообщаешь мне свой маршрут, не говоришь, когда вернешься, у меня нет возможности связаться с тобой, только через Pan Am. Но все равно ты хочешь, чтобы я оставалась здесь и ждала тебя.

– Это твой психиатр надоумил тебя так разговаривать со мной?

– Нет, и не надо ничего сваливать на психиатра. Это говорю я, твоя жена Энн.

Он продолжал есть, и я не могла понять, слышит ли он меня. Он начинал глохнуть после всех этих лет, проведенных в кабинах с шумящим мотором. Он всегда презирал тех, кто, как я, затыкал уши куском ткани. «Это мешает восприятию», – говорил он.

Он был слишком горд, чтобы признать свою неправоту.

– Ты не понимаешь, что это значит для меня – знать, что ты здесь, – проговорил он после короткого молчания. Его голос стал мягким и неожиданно умоляющим, и я поняла, что он меня услышал. Он обошел вокруг стола, поставил свой стул рядом с моим, взял мои руки в свои, и я не смогла сдержать волнения от его прикосновения. Он так давно до меня не дотрагивался, я даже не осознавала, как давно это было. Дни, недели, месяцы; бесконечная, томительная 1000 и 1 ночь. До меня уже вечность никто не дотрагивался. Даже небрежных объятий своих детей я больше не получала.

– Это именно потому, что ты здесь, – продолжал бормотать Чарльз низким воркующим голосом, как хорошо настроенный приемник, – и то, что ты всегда была здесь, следила за домом, давала всем нам возможность уезжать по делам – я могу делать работу, которая мне необходима. Я не смог бы сделать и половины без тебя, Энн. Я думал, что ты это знаешь. Ты – моя команда.

Черт бы его побрал! Я выдернула руку, вскочила со стула и бросилась в кухню, где встала у окна и прислонилась лбом к холодному стеклу. О, он хорошо знал, что надо говорить и когда. Именно тогда, когда я пыталась освободиться от его влияния, он доказал в который раз, что может управлять мною.

Я взяла шоколадный торт, купленный в магазине, хотя знала, что он не любит его. Но в последнее время я привыкла к самой простой пище: яйца-пашот, тосты, суп. Поскольку в доме редко кто бывал, я больше не нуждалась в постоянном поваре. С тортом в руках я вернулась в гостиную и поставила его на стол перед Чарльзом. Он нахмурился, но отрезал кусок.

– Что будем делать, Чарльз? – Я опять села на свое место за столом, аккуратно свернула салфетку и положила ее рядом с кофейной чашкой. – Реально и исходя из логики событий? Я знаю, тебе так понятнее. Я не собираюсь жить здесь одна. Если хочешь, чтобы я была всецело в твоем распоряжении, постоянно ждала тебя, то я могу прекрасно сделать это и в другом месте.

– Энн, это становится смешно. Я летаю, я занимаюсь своей работой. Понимаешь?

– Я тоже раньше занималась этой работой, – напомнила я ему.