Жена авиатора

– Энн, у нас украли ребенка, – сказал он, и я почувствовала, как его руки охватили мои плечи, готовые поддержать меня, если я начну падать.

Но я не упала. Я только кивнула и почувствовала внезапный холод в сердце и пустоту в груди, на которой столько раз покоилась головка моего ребенка, так уютно и беззащитно. О, так беззащитно – Чарли был только маленьким мальчиком, он нуждался во мне, он плакал и звал меня сейчас…

Я подбежала к открытому окну, перегнулась через подоконник в холодную черную ночь, где завывал ветер и на небе не было ни звезд, ни луны, ни поддержки и утешения для моего мальчика…

Я звала его, снова и снова, пока мне не стало казаться, что в горле застрял кусок наждачной бумаги, и глаза не стали слезиться от холодного ветра, хлеставшего в лицо.

И когда я наконец замолчала, упав в раскинутые руки моего мужа, единственным звуком, который я слышала, были удары отставшей кровли, упорно колотившей по стене дома.

Весь дом был ярко освещен; в кухне орало радио; телефон разрывался от звонков; незнакомые люди нанесли грязь по всему дому. Я сидела на стуле в коридоре второго этажа. На меня никто не обращал внимания, все ходили за моим мужем из комнаты в комнату, как хвост за кометой.

Когда они вышли из детской, один из мужчин держал конверт в руке, на которой была хлопчатобумажная перчатка; он держал его большим и указательным пальцами, как будто это какой-то дурно пахнущий грызун. Всей толпой они стали спускаться в кухню. Я услышала бормотание. Потом крики, потом снова бормотание.

Между тем еще несколько полицейских с фонарями ворвались в дом, и грязные следы их ног жирно отпечатались поверх других на моих новых коврах.

Никто не спрашивал меня о событиях, приведших к несчастью, никто не задал мне вопроса, есть ли у меня хоть какие-то догадки по поводу того, что произошло. С тех пор как прозвенел первый звонок в дверь и появился первый полицейский, Чарльз был единственный, к кому они обращались. И я приказала себе сидеть тихо и не мешать; эти люди знали, что делать, им предстояло разыскать моего ребенка. Если я буду вмешиваться, им станет труднее делать свою работу.

Поэтому я сидела на стуле, вцепившись руками в колени и так сильно сжав зубы, что они заболели.

– Миссис Линдберг, – я подняла голову. Передо мной стояла Элси, – выпейте чая. Это вас подбодрит.

Я покачала головой. Зачем мне эта бодрость? Зачем мне вообще какие-то хорошие условия, когда мой сын…

– Вам нужно набраться сил. И не только для пропавшего мальчика, но и для того, которого вы ожидаете.

И в первый раз я вспомнила. Я ведь ношу ребенка. Я должна заботиться о его или ее здоровье. Ради Чарли.

Отстранив Элси, я вскочила с кресла, бросилась вниз и схватила непромокаемый плащ из стенного шкафа в прихожей. Помедлив в дверях кухни, я увидела группу мужчин официального вида, совещающихся, сидя за столом. Большинство было в запачканных коричневых полицейских мундирах, поверх которых были надеты короткие плащи. Чарльз сидел во главе стола.

– Чарльз, я…

Все лица обратились в мою сторону; на всех выражалось удивление.

– Я подумала, что лучше мне выйти и помочь…

– Энн, подойди сюда. – Это был приказ, и я подчинилась; я подошла к мужу, который уступил мне свое место.

– Энн, эксперт исследовал конверт, собрал улики, но здесь нет отпечатков пальцев. Мы только что открыли его – это требование выкупа.

Я кивнула. Теперь было точно доказано, что мой малыш не просто куда-то вышел или был положен не на то место, как пара очков. Случилось что-то гораздо более ужасное. Это было подтверждено, и теперь мы должны были удовлетворить любые их требования и получить его обратно. Это все казалось таким логичным; что-то вроде плотной завесы спокойствия спустилось на меня впервые с тех пор, как Бетти опрометью вбежала в мою комнату – как давно это было? Я посмотрела на часы, висевшие над плитой. Было десять минут первого ночи. Прошло всего лишь два часа. И целая жизнь.

Кто-то – эксперт? – положил передо мной маленький белый листок бумаги. Я боялась прикоснуться к нему, чтобы что-нибудь не повредить. Нагнувшись вперед, я прочитала:

Дорогой сэр!

Пригатовьте 25 000 долларов бумашками по 20 долларов 15 000 долларов бумашками по 10 долларов и 10 000 долларов бумашками по 5 долларов. Через 2–4 дня мы инфармируем вас куда доставить деньги. Предупреждаем, чтобы вы не обнородовали это на публике или уведамили полицию. Ребенок в добрых руках. Подлинность всех писем подтверждают подпись и три прокола.

На месте подписи было два синих кружка. Они были объединены жирным красным клеймом, пробитым тремя квадратными отверстиями.

– Чарльз! Мы рассказали полиции! – Я вскочила, трясясь от гнева. – Как ты мог? Понимаешь? Он же пишет, что нельзя!