Жена авиатора

На этот раз за все отвечала я, и мне это нравилось. Я наслаждалась каждой минутой – когда поднималась и спускалась по ступеням с неутомимым квартирным агентом, вечерами, изучая проспекты и брошюры, испытывая возбуждение, когда наконец нашла то, что нужно. Квартиру с двумя спальнями и маленькой кухней в Верхнем Вест-Сайде всего в квартале от Центрального парка. Потом мне предстояло приобретение обстановки: выбор текстиля, обоев, мебели – чрезмерная роскошь по мнению Чарльза, поскольку у нас было более чем достаточно мебели в Коннектикуте. Почему бы мне не взять ее оттуда?

Действительно, почему? Да потому, что мне хотелось начать новую жизнь. Конечно, я не сказала ему этого. Я объяснила, что, учитывая транспортировку, эта мебель окажется ненамного дешевле, чем новая. Потом я уверила его, что записываю все расходы в свою бухгалтерскую книгу. Казалось, это его успокоило.

Вскоре все было готово, и, первым, кому мне захотелось показать квартиру, был Чарльз. К своему удивлению, я чувствовала себя как невеста, ждущая, что жених сейчас перенесет ее через порог. Я была изумлена, что после всего того, что произошло за эти годы, он по-прежнему был первым человеком, с которым мне хотелось разделить все, что случилось, плохое и хорошее.

Но когда я пригласила Чарльза, он не пришел. У него была какая-то конференция в Германии. Но тем не менее он обещал вскоре приехать. Кстати, не забыла ли я вымыть кладовку, поскольку в последний раз, когда он был дома, то заметил несколько старых коробок из-под мыла на полке в углу.

Нет, я не забыла.

Так что первый вечер в своей новой квартире я провела одна, свернувшись на новой кушетке с бокалом вина и глядя в окно на расстилавшийся передо мной город – его огни, мчащиеся машины, проносящуюся мимо яркую жизнь. Весь день меня подташнивало, тянуло ко сну и кружилась голова, и ужасная догадка овладела мной – чувство, что я совершила неосмотрительную, непоправимую ошибку. Какое право я имела быть неосмотрительной в таком возрасте? О чем думала? Жить одной – это ужасная перспектива. Есть некая отрада в мученичестве, и многие годы власяница доставляла мне большее удовольствие, чем шелковое белье, которое я носила теперь.

Около моей двери послышались голоса, которые направились к лифту и стихли – голоса людей, отправившихся провести вечер в городе. Внезапно я почувствовала, что не хочу – и не стану – сидеть здесь в одиночестве и жалеть себя. Я взяла трубку и, зная, что случится в следующую минуту, набрала номер Даны.

Он приехал, и мы сидели в сгущающихся вечерних сумерках (я нарочно не зажигала свет), склонив головы друг к другу, освещаемые только светом уличных фонарей, впервые обходясь без слов, лишь взглядами и прикосновениями.

Испытывала ли я вину? Стыд? Сожаление?

Конечно, я все это испытывала. Я была замужем, он был женат. У нас обоих были дети, которых мы ни в коем случае не хотели травмировать.

Но я уже была готова. После многих лет, проведенных с человеком, который не хотел слушать то, что я говорю, если только я не повторяла его собственные мысли и не уверяла, что он во всем прав, я была готова. Более того, я отчаянно старалась утвердить те части своей души, о которых Чарльз никогда не хотел знать. Слабые части – так он считал, и мне очень долго казалось, что плохо испытывать симпатию, горе, сомнение, желание расплакаться от любви и счастья, отчаяния или просто от звуков музыки, поскольку все это постыдная слабость.

Дана научил меня, что потребность испытывать печаль и жалость означает, что человек обладает способностью глубоко любить, жить полноценной жизнью – и это та способность, которой надо дорожить. Именно поэтому я и полюбила его – он никогда не жаловался, когда я меняла по какому-нибудь поводу свое мнение или когда высказывала свои страхи и опасения. Он никогда не заставлял меня умерять эмоции, потому что сам делился со мной своими настроениями.

Эта честность и полная свобода заставили меня почувствовать, что раньше я как будто жила в одной из лишенных кислорода камер, которые Чарльз испытывал во время войны. Из которой я наконец вырвалась и увидела цветы, услышала музыку и ощутила взгляд теплых карих глаз и всю атмосферу, все пространство мира – не только то, которое было видно сверху во время полета. И почувствовала, что это мне никогда больше не надоест.

Мы были осторожны, к тому же у меня было мало друзей со времени моего замужества. Также нам на руку было то, что дети были слишком поглощены своей собственной жизнью, чтобы замечать, что у меня тоже есть своя жизнь.

Постепенно вокруг нас с Даной появился небольшой круг его преданных друзей, тех, кто знал подробности его собственного брака. Хотя большинство из них было изумлено, узнав подробности моего. Кроме того, к своему удивлению и радости, я обнаружила, что являюсь чем-то вроде литературной звезды. Я стала популярной гостьей, которую престижно приглашать на званые обеды.