Жена авиатора

– О! Да, я помню, конечно. – Зажав трубку между щекой и шеей, я крепко ухватилась за край папиного стола из красного дерева, радуясь, что он такой массивный, иначе я взлетела бы до потолка.

– Значит, решено. Я позвоню вам завтра в десять часов утра, если у вас нет других планов.

Конечно, у меня не было других планов. Даже если мама попросила бы меня развлечь короля Англии, я бы отказалась! Но потом, представив, как ответила бы на это предложение Элизабет, я заставила себя небрежно произнести:

– Полагаю, я смогу что-нибудь придумать.

– Нет, если у вас возникнут неудобства…

– О нет! Никаких неудобств! По правде говоря, я ни о чем не мечтаю больше, чем об этом, если у вас действительно есть время.

– Я же сказал, что есть. Значит, в десять часов?

– Хорошо.

– Ну, тогда до свидания, – проговорил Чарльз Линдберг каким-то тусклым, сдавленным голосом и дал отбой.

Я стояла, прижав трубку к уху, а микрофон ко рту, по крайней мере минуту – вполне достаточное время, чтобы Дуайт, тихо постучав в дверь, засунул в комнату свою лохматую голову – ему явно срочно требовалось сходить к парикмахеру.

– Это действительно был полковник Линдберг?

– Похоже, что так.

В оцепенении я положила трубку на рычаг аппарата.

– Кто ему нужен?

– Я.

– Ты? А я думал, он интересуется Элизабет.

– Нет, он действительно хотел поговорить со мной. Дело в том, что он мне просто кое-что обещал. Вот и все.

– Что обещал?

– Он обещал снова взять меня в полет. Он заедет за мной завтра в десять утра.

– В десять утра? Ты уверена, что он имел в виду именно тебя?

– Уверена.

Сколько раз мне надо было повторить, чтобы мы оба поверили в это?

– Гмммм, – Дуайт почесал голову, потом погладил свой живот, – Энни, я есть хочу. Что ты закажешь повару на обед?

– Обед? – Я уставилась на него.

– Ну, ты же только что сказала…

– Пойди на кухню и попроси, чтобы тебе приготовили сэндвич, – я наконец отклеилась от стола, – я не могу тебе помочь, мне надо переодеться!

– Но ведь он приедет только завтра утром!

– Я знаю! У меня почти нет времени!

Я оставила Дуайта стоящим в дверях, все еще чешущим затылок и произносящим сакраментальное:

– Ох уж эти женщины!

– Зато эти мужчины! – бросила я через плечо, уже мысленно роясь в своем платяном шкафу.

По дороге в свою комнату я остановилась и покачала головой, удивляясь своему брату. Как, черт возьми, он мог думать о еде в такой момент?

– Доброе утро, – сказала я, открыв дверь.

Потом подняла голову. Передо мной стоял Чарльз Линдберг, закрывая собой яркое утреннее солнце, светившее в окно. Я и забыла, какой он высокий.

Он изменился. Больше он не выглядел как мальчик. Слегка усталый взгляд пронизывающих голубых глаз, штатская одежда, в которой он, казалось, чувствовал себя гораздо естественнее – твидовые брюки, белая рубашка и галстук, хотя в руках – та самая изрядно потрепанная летная кожаная куртка. Но вместо летного шлема на нем была респектабельная мягкая шляпа, совершенно такая же, какие так любят носить банкиры, включая моего отца.

Из нагрудного кармашка выглядывали солнечные очки – он надел их, когда мы шли к машине.

– Боюсь, что это немного странно, – сказал он, открывая передо мной дверцу.

Когда я села, он обошел машину и вскочил на сиденье шофера, после чего глубже надвинул шляпу.

– Что?

– Эта маскировка, – он жестом указал на свои очки, – иногда мне удается одурачить прессу, если они не сели мне на хвост. Но сегодня не думаю, что им это удалось. В ту минуту, как они увидят нас вместе, они объявят о нашей помолвке. За последнее время я был помолвлен со множеством женщин.

Внезапно он сообразил, что сказал что-то не то, и его рука, готовая включить зажигание, замерла на месте.

– Я не имел в виду…

– Все нормально, – проговорила я поспешно, – я поняла.

Он кивнул, завел машину, и мы с ревом понеслись по кольцевой дороге, ведущей к частному шоссе, которое выводило нас на главный путь. Мы ехали в новом «Форде» кремового цвета с открытым верхом. Я натянула глубже свою шляпку, придерживая ее рукой и молясь, чтобы ее не унесло ветром. Каким-то загадочным образом его шляпа сидела на голове как приклеенная.

К моему удивлению, он ехал на довольно умеренной скорости. Для человека, который так любит летать, на земле он казался осторожным и осмотрительным, постоянно оглядывался через плечо, наблюдая за ехавшими сзади машинами. Кроме того, во время движения он не разговаривал. После нескольких минут полной тишины я почувствовала себя такой же лишней, как и маленький зеленый паучок, случайно заползший на ветровое стекло. И поэтому все время, пока мы двигались по городу, и потом, когда выехали на Лонг-Айленд и помчались по совершенно неизвестной мне дороге, я спрашивала себя: не ошибся ли он, пригласив не ту сестру Морроу. Прошло полчаса, потом сорок пять минут, но он по-прежнему не произнес ни одного слова, даже не смотрел в мою сторону. Мы не виделись несколько месяцев, но он явно не чувствовал особого желания поговорить со мной. Поэтому из чувства протеста я тоже закрыла свой рот на замок.