Жена авиатора

Среди тысяч поздравительных открыток попадались просьбы о деньгах; письма со следами слез, рассказывавшие о несчастьях и потерях. Просьбы иногда сопровождались угрозами похитить нашего ребенка и потребовать за него выкуп. Хотя Чарльз и старался скрыть от меня такие письма, я была уверена, что уже не одного человека с оружием задерживали полицейские, дежурившие около нашего дома. По мере того как настроения в стране становились все более мрачными, чувство недовольства, первые признаки которого я уловила в комнате ожидания конторы Элизабет, обратилось на нас – первую пару воздуха. Мы знамениты и успешны; то, что два года назад все американцы праздновали, теперь стало для них источником гнева и негодования. Качества, которые принесли Чарльзу такое шумное признание: его стоицизм, упорное стремление к совершенству, его способность подниматься выше обыденных деталей жизни – теперь критиковали и осмеивали в прессе.

– Чего еще они от меня хотят? – проворчал как-то Чарльз, показывая мне газетный заголовок, гласивший: «Что сделал Линдберг для нас за последнее время?»

Теперь оказалось, что они хотят забрать его счастье. И главную его составляющую – его ребенка.

– Я уверен, ничего страшного, но, пожалуйста, держи ребенка в доме, просто из осторожности.

Чарльз проговорил это тем спокойным тоном, которым когда-то сообщил мне во время нашего первого полета, что мы потеряли колесо.

Я, должно быть, не смогла скрыть свое беспокойство, потому что его черты смягчились, в уголках глаз появились морщинки, и он улыбнулся нежно и тепло только нам двоим – мне и малышу.

– Все будет в порядке, Энн. Не огорчайся. Ты ведь знаешь, я всегда смогу защитить вас. Пойду и разберусь со всеми, поговорю, и в конце концов они оставят нас в покое. Теперь ты видишь, что этот полет больше нельзя откладывать? Понимаешь, как он важен? Он отвлечет внимание от ребенка и снова сфокусирует его на нас. Мы сможем все выдержать. Маленький Чарли – нет.

– Да, но… Чарльз! Именно поэтому я и боюсь оставлять его! Вдруг что-нибудь случится, когда нас не будет рядом? Когда ни я, ни ты не сможем защитить его?

Я кивком указала на револьвер в его нагрудном кармане.

– Мы наймем еще детективов, и полиция усилит охрану. Я все уже спланировал. Мы не можем все время жить в страхе, Энн. Ты это понимаешь?

Он тревожно вглядывался в мое лицо, проверяя меня, как всегда. И я дрогнула.

Я кивнула, не в силах подавить вздох, и чтобы заглушить его, пришлось прижаться к груди Чарльза. Когда я почувствовала, как его сильные руки неловко обвились вокруг меня, улыбнулась ему ясной понимающей улыбкой – той самой беззаботной улыбкой, которой я всегда улыбалась фотографам.

Малыш помахал Чарльзу и сказал «пока!» так счастливо, что мое сердце чуть не раскололось на части. Вслед за мамой, отцом и Кон через застекленные створчатые двери я направилась в отцовский кабинет. Чарльз вышел, чтобы совершить обход дома и окрестностей. Джонсон последовал за ним на расстоянии нескольких шагов. Я не могла не улыбнуться при виде садовника с лопатой в руках в качестве средства защиты от злоумышленников.

Несколько слуг оказались вместе с нами в кабинете; Вайолет Шарп, одна из горничных, вдруг запричитала: «О, бедный малыш!» – и заплакала.

Кон, округлив глаза, отправилась ее успокаивать. Вайолет всегда была весьма экспансивна.

– Шшшш, – прошептала я Чарли, лепетавшему счастливую младенческую чепуху, сидя у меня на руках, – все в порядке. Папочка позаботится о тебе. – Но я не могла заставить себя не думать о том, что может случиться, когда Чарльза не будет здесь, даже при наличии полицейских, дежуривших около дома.

– Энн, дорогая.

Я обернулась. Мама смотрела на меня, и в ее глазах отражалось волнение.

– Я останусь дома с малышом и Бетти, – сказала она твердо, – я изменю свои планы. Это тебе поможет?

Я кивнула. Я была так ей благодарна, что мне захотелось сделать для нее что-то необыкновенное и замечательное. Но я могла только улыбнуться ей сквозь слезы поверх головки моего сынишки.

Я вспомнила о своем детстве, обо всех моментах, когда скучала по ней, обо всех случаях, когда недоумевала, почему ей надо исчезать из дома так поздно на какие-то встречи. Это нельзя было сравнить с моим теперешним состоянием. Но я скучала по своей маме, как скучают все дети.

Теперь я спрашивала себя: а скучала ли она по мне? Все эти годы скучала ли она по своим детям, вынужденно ли она занималась всей это деятельностью рядом со своим мужем? И не пыталась ли она теперь наверстать потерянное?

Я улыбнулась ей понимающе, благодарная за то, что уже достаточно взрослая, чтобы получить второй шанс простить и понять ее как женщина и мать. Я поцеловала малыша в макушку его нежной пахнущей молоком головки; от него пахло мылом «Айвори» и теплой фланелью. И прошептала молитву за его всепрощение.

Потому что теперь могла лишь смотреть вперед и ждать дня, когда он станет достаточно взрослым, чтобы подарить мне его.

Глава восьмая

– Энн, Энн, прыгай!