Жена без срока годности

— Не все ж такие больные… — снова перешла я на полушутливый тон. — Трудно ответить, да? — снова спрашивала его уравновешенная взрослая я.

— Не хочу больше жениться. Хватит. Вдруг такая же дрянь попадётся.

— Спасибо за комплимент.

— Да всегда пожалуйста.

— А если я подам тут на развод?

— Подавай. Я буду против. Будем делить собственность долго и в итоге тебе надоест со мной разводиться.

— Не надоест. Вот из принципа найму адвоката. Отсужу у тебя какую-нибудь квартиру и поселю в нее бомжа. Лебедев, ты больной?

— Марина, ну не начинай, — отжимался Андрей от крыши машины. Выдохнется? Не скоро… — Останься моей женой в России. Ты все равно тут не живешь. Так какая разница?

— Принцип.

— Сучья природа, да?

— Ты долго будешь меня оскорблять? — спросила довольно резко, но Андрей не шелохнулся, завис в безвоздушном пространстве. — Забыл, что минуту назад извинялся?

— Ещё извинюсь. Делов то! — ответил с улыбкой. — Может, хватит уже меня провоцировать? Можно без иголок под ногти обойтись?

— Какой чувствительный стал… Андрей, что тебе надо? От меня. Я уже сказала, что решила забить на внутренний паспорт. Можно мне уже уйти?

— Мы не поговорили. Мы проругались. Пошли в другой ресторан. Может, в этом атмосфера неправильная, — попытался он дурной шуткой развеселить меня, наверное.

Развеселил — до рвотного рефлекса. Кто этот мужик вообще? Ничего общего с моим Андрюшкой нет. Кроме глаз и… Голоса. Он у него не изменился. Совершенно. Если закрыть глаза, можно время отмотать, но надо ли…

Глава 10. Клюква

Не надо. Да только контролировать воспоминания порой довольно сложно, а забыть своего первого парня вообще невозможно. Не стань даже Андрей отцом моего первенца, я бы все равно помнила и его поцелуи, и его дурь в полном объеме. Помимо самого первого раза. Подобное забыть невозможно. Насколько можно было быть дурными, настолько мы такими и были… Тогда. А сейчас?

Ну чего ему на самом деле от меня надо? Зачем вести себя с давно уже как посторонним человеком таким вот абсолютно наглым образом. Будто мы только вчера били тарелки на общей кухне. «Говорить по-итальянски» означает в английском языке главное семейное действо — ругаться. Хороший фразеологизм! Вот мы с Андреем будто на чужом языке и говорим — ничего не понятно. Что нужно ему? Что надо мне… Делать в сложившейся ситуации.

Он снова близко, только держится за остов машины. Железный. А не за мою голову. Чугунную. От температуры и удивления — а чё это с ним. Вот реально — чё? У меня хотя бы больничный от врача тогда имелся, официальная бумажка, между прочим. А у него? Права ж не купленные. Выходит, в психдиспансере бумажку ему выдали, что здоров… Или был здоров хотя бы до сегодняшнего дня.

— Что это было? — спросила, пытаясь освободить уши из его горячих ладоней.

— Пока ничего. А хочешь, чтобы было?

Губы у него влажные, горячие. Зубы скользкие, холодные.

— Чтобы ты заболел? — говорила, тяжело сглатывая набежавшие слюни. — Не хочу.

Поздно. Заболеет. Наверняка. Если я заразилась гриппом от святого духа в транспорте, то он будет понятно от кого… Хотя я на него не дышала. Не могла дышать. Задохнулась от поцелуя. И духу оттолкнуть его не было: я ни с кем еще так бешено не целовалась. Если я вообще целовалась. Это он все делал. Вгрызался в меня губами, зубами, языком… Разве можно так целоваться? Разве… Разве мы не просто друзья?

— Ты же поняла…

Его указательный палец поймал прозрачный пузырь в уголке моих приоткрытых губ и повел по подбородку к шее. Я сглотнула — шумно, и ещё громче, когда палец подцепил перекрученную бретельку майки. Я ничего не сказала, и трикотажная резинка перетянула мне предплечье, оголяя левую грудь. Я молчала, не могла говорить из-за полного рта: я же на первом «нет» захлебнусь собственной слюной, кислой от клюквы… Под вторую бретельку скользнула уже целая ладонь и накрыла вторую грудь — сложилась домиком, и мой окаменевший сосок оказался ровно в ее центре.

Не знаю, где сейчас было больнее — в моей груди или у него в паху: Андрей стиснул зубы. Да если бы на моих губах была такая же хватка, то о помаде можно было б забыть навсегда… Откусил бы. А сейчас прикусил язык себе. Тогда я ненароком чуть подвинула коленку, застрявшую у него между ног: Андрей зажмурился и вздрогнул. Его рука в отместку сжала мою грудь. Другая отыскала впадину на животе.

— Прекрати, — проговорила я горящими губами, не сопроводив слова какими-либо спасительными действиями.

Руками я сжимала покрывало.

— Почему? Ты вся горишь…

— У меня температура.

— У меня тоже. Проверь.

Я подняла руку, но он поймал ее и опустил ниже своего лба и даже ниже живота с внутренней стороны ремня. Можно было застегнуть его на лишнюю дырку, тогда пропасть между кожей и джинсой не поглотила бы наши обе руки.

Нужно было что-то сказать или сделать, но я ни говорила, ни руки не убирала, чувствуя ладонью камень.

— Мы же просто друзья… — захлебнулась я своей дурью.

— Не хочешь?

Он сжался — сильнее. Не в штанах, а в плечах: они у него поникли.

— С чего вдруг? — прошептала я, вдруг потеряв голос.