Жена дитя

– Он приказывал, но ему не подчинялись. Гергей уменьшил его влияние, настроив против него военных руководителей, раскольников, которые поддержали его; он противопоставлял старые части новым и гонведам. "«Кошут не военный, он только юрист"» – повторяли они, и этого оказалось достаточно. Несмотря на все их разговоры, Кошут проявил больше способностей военного и полководца, чем вся их клика. Он вывел на поле битвы двухсоттысячную армию, вооружил и снабдил ее. И создал ее на абсолютно пустом месте! У патриотов было всего двести фунтов пороха и ни одной пушки, когда началось восстание. . Начали добывать селитру, выплавлять железо и отливать пушки. И через три месяца возникла армия, которой гордился бы сам Наполеон. Мой дорогой капитан, это лучшее доказательство военного гения, чем выигрыш дюжины сражений. И все это благодаря одному Кошуту. Он один все это организовал – все до мелочей. Лайош Кошут не полководец?! В подлинном смысле слова таких не было со времен Наполеона. Даже в этом последнем деле с Офеном, как все сейчас признают, он был прав; нужно было прислушаться к его совету: на Вену!

– Конечно, это была печальная ошибка.

– Совсем не очевидно, капитан, совсем не очевидно. Хотел бы я, чтобы так было. Есть основания опасаться худшего.

– О чем вы, граф?

– Я говорю о предательстве.

– Ха!

– Эта бесполезная осада очень напоминает предательство. А это постоянное отступление по правому берегу Тисы, не пересекая реку и не соединяясь с Сандором. С каждым днем армия редеет, из нее бегут тысячами. Sacre! Если это так, мы проделали долгий путь зря. И бедная свобода скоро увидит последнюю безнадежную схватку на равнине Пушты. Может, самую последнюю во всей Европе! Ах!

С этим восклицанием граф ударил шпорами и перешел на галоп, словно торопился принять участие в схватке, пусть и безнадежной.

Младший всадник, по-видимому, повинуясь такому же желанию, поскакал за ним.

Они скакали галопом, пока не показались окраины Вилагоса; над рощами олив и акаций, окружающих любую венгерскую деревню, показались крыши.

Снаружи просторно раскинувшегося поселка всадники увидели палатки с флагами над ними, эскадронами передвигалась кавалерия, строилась рядами пехота, тут и там сказали всадники в гусарских мундирах, за ними тянулись свободно свисающие доломаны. Слышался бой барабанов, звуки сигнальных рожков и гул больших пушек.

– Кто идет? – раздался неожиданно возглас на венгерском языке. У входа в пастуший шалаш стоял солдат. В шалаше находился караульный пост.

– Друзья! – ответил австрийский граф на том же языке. Друзья общего дела. Да здравствует Кошут!

Услышав эти магические слова, солдат опустил карабин, а из шалаша выбралось с полдюжины его товарищей.

Пароль,полученный графом в Араде, сделал переговоры короткими, и под крики «Да здравствует Кошут!» путники двинулись дальше.

Глава XXVII Сломанные сабли

Полчаса спустя граф Роузвельдт и капитан Мейнард – именно они были двумя быстрыми всадниками – достигли Вилагоса и оказались в лагере венгерской армии.

Они остановились в центре, перед палаткой главнокомандующего. Прибыли они как раз вовремя, чтобы стать свидетелями необычной сцены, каких не встретишь в военной истории.

Вокруг собрались офицеры всех званий и всех родов войск. Они стояли группами, возбужденно разговаривали, время от времени переходили от группе к группе.

Все свидетельствовало о подготовке к сражению, но что-то загадочно сдерживало эту подготовку. Повсюду мрачные взгляды и мятежные речи.

На расстоянии слышался постоянный гул артиллерии.

Собравшиеся знали, откуда доносится канонада и что ее вызвало. Знали, что стреляют под Темешваром, где Наги Сандор со своим поредевшим героическим отрядом сдерживает армию Редигера.

Да, их замечательный и любимый товарищ Наги Сандор, этот великолепный кавалерийский офицер, которому уступают даже beau sabreur (Отличные рубаки, фр. – Прим. перев.) французы, сражается в неравной битве!

Именно мысль об этом вызывала мрачные взгляды и мятежные речи.

Подойдя к группе офицеров, граф попросил объяснить ему, что происходит. Все они были в гусарских мундирах и казались более возбужденными, чем остальные.

Один из них шагнул вперед и схватил графа за руку, воскликнув:

– Роузвельдт!

Его узнал старый товарищ по службе.

– У вас неприятности? – спросил граф, едва ответив на приветствие. – В чем дело, мой дорогой друг?

– Слышите эти пушки?

– Конечно.

– Это храбрый Сандор сражается против превосходящего противника. А этот коварный химик не отдает нам приказа идти ему на помощь. Сидит в своей палатке, как дельфийский оракул. И словно оглох, потому что ни на что не отвечает. Поверите ли, Роузвельдт: мы подозреваем его в предательстве?