Жена для двоих (СИ)

— Все хорошо. Скоро сдохну, всем легче станет.

— Кому?

— Всем. Тебе, отцу.

— Сомневаюсь. Давай ты сегодня будешь послушной девочкой?

— Нет, послушной я никогда не была. А сегодня особенно — упрямо поджимает губы.

— Я вижу. И отчего всем такая немилость?

— Жизнь — дерьмо! Ты не знал? — закрывает устало глаза.

— Я знал, а ты нет. Поверь, настоящее дерьмо ты еще не видела.

— Ах да, я же избалованная принцесса.

— Да. Но…

— Но у принцесс тоже болит! Не знал? Душа в том числе! — выдает вдруг она, чем ставит меня в тупик.

— Почему?

— Что почему?

— Почему болит? Ты из-за того, что произошло в квартире, сорвалась? Зря. Не стоило оно того.

— Ты прав, не стоило. Мне казалось, что…, - смотрит так, как будто ищет во мне что-то. — Хотя нет, забей! — отмахивается в итоге, а я сижу с ощущением, что упускаю важное. Что-то между ею и мной. И если я нащупаю эту тайную точку, все изменится между нами. Но этот момент я упустил. Есения же выхватывает у меня градусник, засовывает подмышку, отворачивается. А я еще несколько минут нахожусь в замешательстве.

Когда проходит достаточно времени, трогаю ее за плечо, забираю градусник. Тридцать девять и пять. Охренеть. Вызывать скорую или подождать? Решаю дать подействовать таблетке еще минут пятнадцать, если не поможет, буду бить тревогу.

Дрожь усиливается, вижу, плохо совсем девочке. А еще… Душа у нее болит. Она ведь так сказала? А как душу лечат? От нее таблетки нет. Остается только лаской лечить. И любить… Я ведь ее… Нет. Нельзя такие слова страшные даже в голове произносить.

Но как не произносить, если они наружу рвутся?

Сажусь на кровать, обнимаю Ясю. Горячая, но такая родная сейчас, прижимаю чуть крепче, пытаясь унять ее дрожь. Девочка ворочается, переворачивается, утыкается мне в грудь. А я позволяю.

— Ясь, — шепчу я. — Ты прости меня за сегодня. Я на тебя злился очень. А ты еще со своим фиктивным браком… Не хочу я с тобой фиктивно… По настоящему хочу.

Молчит, спит вроде. Хорошо. Не надо ей этого слышать, особенно того, что произношу последним:

— Я люблю тебя, кажется… Что с этим делать? Кто бы ответил! Но это так!

***

Как вырубился, я не заметил и сам. Помню только, что баюкал девочку еще долго на груди, даже после того, как температура спала и дрожь прошла. Невыносимо грело душу то, что Яся не хотела меня отпускать. Прижималась, мяла в руках мою футболку и постоянно утыкалась носом в шею, как будто ей хотелось дышать моим запахом. Знакомые симптомы. Похоже, мы отравлены одним вирусом. Потому что я тоже ловлю кайф от ее близости, ее тепла, ее запаха.

Я бы вот так дышал ею бесконечно, сейчас мне и секс не нужен, потому что его не проблема найти. Но никогда раньше мне ни с одной из женщин не хотелось засыпать вот так, просто обнимать, прижимать к груди.

Знаю, что все нелегко между нами. Завтра наступит новый день и снова вернется моя строптивая кошка, которая будет царапаться, кусаться, шипеть. Но сегодня я могу позволить себе вдохнуть побольше этой девочки, неординарной, невозможной, нежной, которая так неожиданно и бескомпромиссно залезла под кожу.

Утро застает как-то неожиданно. Собственно, поспать удалось всего пару часов, прежде чем покой наш был безбожно нарушен. Истомин вломился в спальню принцессы как раненый медведь. Замер посреди комнаты, потому как явно не мог понять, что я делаю в кровати его дочери. Хорошо, что я был полностью одет, а вот Есения… Чёрт! Придется объясняться перед папочкой.

— Что здесь происходит? — гремит он. Лицо у него помятое, как и одежда, в которой он вчера заснул в кабинете.

— Тише, — прошу я. — Не кричите! — указываю жестом на выход, предлагая поговорить за дверью. Перекладываю аккуратно Есению на подушку, она хмурится, но не просыпается. Выхожу вслед за хмурым папочкой.

— Как это понимать? — орет он.

— Что именно? — строю из себя идиота.

— Где нашел ее? И почему ты в ее кровати? — багровеет лицо Истомина еще сильнее.

— Вот только не надо мне лишнего приписывать, — сразу осаждаю его. — Есения была на чердаке. Догадываетесь, что она там делала?

— Догадываюсь, — отводит он взгляд.

— Вернулась она около полуночи. Камеры засекли, я записи поднял под утро, но в доме долго не мог ее найти. А когда нашел…, короче, у нее температура была под сорок и одежда вся мокрая. Видимо она под дождь попала.

— И? Почему меня не разбудил?

— Зачем? Я ей жаропонижающее дал, уложил, чаем напоил. Утром вас собирался найти, но вырубился. Ночь не спал совсем.

— Понятно! Надеюсь, ты ее таблетками лечил, а не… — делает многозначительную паузу, — кое-чем другим.

— Исключительно лекарствами, — огрызаюсь я. Очень хочется ему предъявить, что ласка помогает не хуже, но как я понял, он на такое не способен.

— Теперь можешь идти! Дальше я сам, — распоряжается папаша. Ну-ну, сам он!

— Хорошо, — мог бы и спасибо сказать.

Не хочется уходить, но спорить с Истоминым не вижу смысла. Да и Есения едва ли будет рада моему повышенному вниманию. Она на меня все еще зла.

Разворачиваюсь, спускаюсь по лестнице, но тут в спину прилетает: