Тут же выпустив расшипевшуюся злобной кошкой льерду Бильер, проводил взглядом поднимающихся по лестнице Бильеровых отпрысков и черноволосого красавчика, украдкой обернувшегося назад.
«В бубен молокососу надо дать, определённо, — мысль в голове Ланнфеля созрела быстро — Но это позже. После бракосочетания. Этот ли экипаж был на дороге ТОГДА, либо другой, непонятно. Но место мальчишке указать нужно. „Серебрянка“ твоя будет нынешней ночью визжать… подо мной.»
Обряд бракосочетания прошел чинно, торжественно и по провинциальному скучно.
Хмурящийся день то и дело прыскал дождем, ровно гладильщица водой на пересушенные простыни. То вдруг тонкими лучиками света старался проникнуть внутрь крохотной кестии. Потрогать хотелось ему кестиара и толстую книгу в его руках. Коснуться серого, плиточного пола и витражных, расписанных облаками и птицами окон. Поиграть с присутствующими здесь участниками церемонии, заставить их кривить лица, щуриться, прикрываясь ладонями и платками.
— Берешь ли ты эту женщину в супруги, льерд Ланнфель?
— Да, — бухнул вольник, просто физически теперь ощущая мятный холод неприятия, смешанный с мятным же ароматом духов разряженной в белое невесты — Беру.
— Льерда Бильер, теперь ваше слово! Берете ли вы льерда Диньера Ланнфеля в законные супруги?
— Да! — скрипнула Эмелина, подобно несмазанной дверной задвижке — Да. Да, да!
Купленные загодя в Призоне серебряные кольца сдавили фаланги пальцев жениха и невесты.
— Отныне вы муж и жена. Перед Гранталльским Кругом, равно как и перед людьми. Живите честно.
Когда новобрачные повернулись, чтоб скрепить клятвы, данные на бумаге и устно целомудренным поцелуем, вот это «живите честно» прямо таки гудело в головах у них обоих, подобно тяжелой простуде.
— Как получится, — внезапно и очень отчетливо произнесла Эмелина одними губами — Ничего не могу обещать, льерд Приезжий…
— Зато я обещаю, — невероятно тихо, чтобы было слышно только ей одной, прошипел Диньер, обжегши нежную, девичью щеку горячим дыханием — За нас обоих.
Конечно же, этого зловещего обещания не услышал никто, кроме резко округлившей глаза новобрачной.
Вмиг вернулась к ней та памятная ночь. И неудавшийся побег, и холодная трава, скрипящая под ногами в легких туфельках. И жуткий взгляд ледяных, болотно — зеленых глаз, любопытный, тяжелый, вынимающий душу…
Запаниковав, новоиспеченная льерда Ланнфель начала извиняться за свою несдержанность перед супругом, как только они оказались в экипаже.
— Я пошутила, — старательно принялась она нагонять слезы в сухие глаза и картинно прикладывать руки к груди — Прошу прощения! Я ничего дурного ввиду не имела, вот правда…
Ланнфель же, развалясь на сидении, расхохотался и, теперь — то уж осмелев окончательно, принялся оглаживать стройные ноги жены, задрав её пышную, белую, шелковую юбку до пояса.
— Ночью извинишься, — горячо шептал он, давя поцелуями слегка выпущенные из лифа платья тугие груди — А может, и раньше? Теперь можно. Даже папашка твой ничего не скажет. Ты моя жена, Эмми… моя. Жаль, сейчас не успею тебя отыметь… Почти приехали.
— Да, — содрогнувшись от страха и ещё какого — то странного, чужого, незнакомого ощущения противной дрожи между бедер, Эмелина быстро застегнула платье — Приехали, льерд.
До самого торжества оставалось ещё много времени.
По негласным правилам, теперь молодым супругам можно было немного передохнУть после длительной, тягомотной церемонии сочетания браком для того, чтобы вечером встречать гостей.
Несмотря на невыносимое желание близости с молодой женой, болезненное нытье и жар, измучившие Ланнфеля, он всё же решил дать Эмелине возможность прийти в себя.
Какой бы ни была супруга стервой и дурой, а всё же ещё девчонка… Сыкуха. И боится его. Отчего, правда, неясно.
Вроде бы, старался же не допускать с ней ничего лишнего или пугающего. Ну обнял пару раз, под юбку слазил. Это что, смертельно? Всё равно ведь ей придется терпеть и объятия, и кое что пострашнее!
Он ведь итак, памятуя наставления папашки Бильера, сильно — то и не прикасался к ней. Нельзя до свадьбы? Значит, нельзя.
Ну, посмеялся. Попугал. Что с того? Ей же на пользу, немного окоротить норов. Бабье дело — прижать зад и сидеть, а Эмми этого не понимает. Вот и надо объяснить. Сразу, потом поздно будет.
Пообещав не трогать строптивую льерду до времени, пару раз, съездив в Призон, воспользовался услугами уже знакомой Анхелики.
Шлюха, как ни странно, его запомнила:
— А, это вы, льерд. Пойдемте, ага. Обласкаю как родного. Узнала вас! И отнеслись по человечески, и заплатили хорошо, без обмана. Я на те ваши злотки племяшу пожрать купила, штаны новые и ботинки. Мать его, сука, пьет как лошадь… Ну да ладно, это вам без интереса.
Без интереса…
А вот интерес теперь был в том, что похоже, шарахать он сможет только либо ледяную стервешку Эмелину, либо эту Анхелику. Последнюю и то лишь потому, что она похожа на его супругу ну просто нестерпимо! Тем и тянет… Даже на сладкую бл*дешку горничную не встает. Ни на нее, ни на её сочный зад.