Жена для престижа

Когда бывший начальник раньше, чем планировал, уходил на пенсию по состоянию здоровья и настоял на моей кандидатуре, он сказал без обиняков, с простодушием, свойственным американцам - впрочем, он был наполовину ещё и филиппинцем, так что влепил мне в лоб:

- Ты уж не обижайся - кое-кто думает, что дело не в твоей квалификации, а в твоей ориентации.

- Не понял? - я, что называется, выпал в осадок.

- Ну, УКЛА же в высшей степени толерантное заведение, мы всегда это подчёркиваем на самых разных уровнях... Вот, мол, на должность завотделением неврологии и нейрохирургии пригласили гея, и...

Удивить меня сильнее, казалось, невозможно. Ни по моей внешности, ни по манерам никак нельзя заключить, что я гей, - о чём я незамедлительно поведал начальнику. Я даже не бисексуал, и всё, что меня интересует в жизни, - это работа, а женщины - уже во вторую или даже в десятую очередь. Тот стыдливо улыбнулся:

- Ты пойми, слухи всё равно будут ходить. Все твои ровесники в многопрофильной клинике УКЛА - семейные люди. А про твою личную жизнь никто ничего не знает. Люди всякое брешут...

- Да вы совсем уже с этой вашей ориентацией в этой вашей Америке, - вспылил я. - Твою мать, да ты что, серьёзно сейчас об этом? Похоже, меня окружают одни лишь придурки.

- Напротив: специалисты высочайшего класса, к которым запись за два-три месяца со всей страны, и тебе это прекрасно известно, - с гордостью ответствовал начальник. - Да не сердись ты, в самом-то деле. Вот я - наполовину филиппинец; тоже, когда только приехал, столкнулся с некоторыми домыслами и предубеждениями на свой счёт...

- Так ведь я-то не "только приехал"! Я уже двадцать лет как здесь - и десять лет как гражданин США, - возразил я.

- Тем страннее, мой дорогой. За двадцать лет тебя в этом институте так и не раскусили! - профессор Посадас подмигнул мне, но тотчас тон его сделался серьёзным:

- Короче, моё дело тебя предупредить, а дальше ты уж сам. Думай, решай. И вообще, это... приглядись ты, что ли. Мало ли девушек хороших? Так и будешь век доживать холостяком? Детишки - это ведь такая радость, у меня у самого двое, - тут он вдруг захохотал:

- Видел бы ты сейчас своё лицо!

- Скажи, Посадас: какой прок заведению кичиться своей толерантностью, если вот так за спиной шушукаются и судачат?

- Да ты не ершись, людей-то тоже пойми, Барбаков. Дело ведь не в ориентации вовсе.

- В чём тогда?

- В том, что семейный человек, врач женатый, в стабильном браке, а лучше и детный - вызывает куда больше доверия и у коллег, и у пациентов, и у, будем прямо говорить, административного руководства, у которых мы запрашиваем финансирование на наши проекты, технологии и аппаратуру. А? То-то! Людей тоже знать надо. В медицинской среде свои тараканы... Как и в любой другой. В бизнесе, я подозреваю, то же самое.Теперь всё у нас бизнес, мой дорогой: и образование, и медицина, и наука - всё бизнес!

Оставшись один, я задумался. На самую неприятную и непривычную тему - потому что все эти годы меня занимали исключительно мысли о работе, а женщины проходили через мою жизнь, не оставляя никакого особенно значимого следа. Если обо мне по институту уже ползают такие слухи - на руку ли они мне? Раз уж даже начальство так грубо намекает - пожалуй, что нет. О-хре-неть. И при этом хвастаются толерантностью направо-налево, гордятся непредвзятостью... А на практике всё, как в Совке.

Может, я мог бы сейчас быть женат. Возможно, что и дети были бы. С Ириной я познакомился, когда учился в ординатуре в США; в отличие от меня, она, дочь влиятельного бизнесмена, - будь он неладен, этот грёбаный бизнес, - жила в родительском особнячке в Беверли Хиллз с малых лет, имела уже паспорт гражданки и училась на четыре курса младше меня. Я провёл у их группы несколько практических занятий, помогая своему научному руководителю в рамках ординаторской практики; тогда мы и начали встречаться. Сейчас, восемнадцать лет спустя, уже и вспоминать неловко все эти трепетные поцелуи, подгибающиеся коленки, дрожащие ручонки, заплетающийся язык, потеющие ладони, вату в голове; прощания у её роскошного особняка, секс в моей общежитской комнатушке - попробовал бы я, простой русский парень, гол, как сокол, заявиться в её охраняемый дом в Беверли Хиллз! Не дом, а прямо-таки дворец. Расположенный неподалёку от мемориального садика с роскошными фонтанами, где живут утки, известные тем, что умеют одновременно, как по команде, нырять вниз головой в воду, дружно поднимая свои наглые утиные попы кверху.

Как мы удирали от её охранника, приставленного к ней богатеньким русским папочкой; как фотографировались тогда ещё на плёнку возле знака "Беверли Хиллз", и как с удовольствием я гулял с ней даже по бутикам Родео-драйв, где она могла позволить себе купить любую шмотку за сумму, которая составляла мою годовую стипендию, - правда, всякий раз при этом она виновато улыбалась, и я совершенно таял от её улыбки. Я скупил бы ей все бутики в Беверли Хиллз, если бы мог.