Жена фабриканта. Том 2

– Ты стал жестоким к людям, ко мне. Не думай, что я не понимаю тебя. Но для меня искреннее благодеяние не нуждается в оправдании. Вот ты богатый человек, и так высокомерно рассуждаешь сейчас о бедных, потому что сам сидишь в хорошем экипаже, одет в дорогой костюм, на ногах у тебя добротные кожаные сапоги, имеешь в банке миллионы. А если бы ты оказался на их месте, на дне, то понял, как унизительно любому бедняку, и тем более нищему, просить подаяние.

Она замолчала, взволнованно переведя дыхание.

– Разжалобить меня хочешь или хочешь, чтобы я тоже стал бедным? – с сарказмом спросил он.

– Ну, зачем ты так…

–Да кто ж тебя знает, – пожал он плечами. Подумал и уверенно прибавил:

– Запомни: я никогда не окажусь на дне, хоть ты это мне и желаешь. А вот тебе я, пожалуй, урежу со следующего месяца сумму на всякие твои дамские штучки: ленты и шляпки. Избавлю, так сказать, твою совесть от тяжёлого денежного обременения. Ну что? Съела? – и довольно хохотнул.

–Как хочешь.– спокойно сказала она.

Ее невозмутимость и уверенность в собственной правоте только ещё больше разозлили его.

–Ты жалеешь людей за мой счет. Ты мне скажи, зачем брату деньги даешь? Думаешь, я не узнаю? – спросил он, пристально глядя на неё.

Она смутилась и опустила голову. Он ждал.

– Тебе Архип доложил?

– Отвечай, – снова потребовал Ухтомцев.

– Я давала ему денег на еду, совсем немного. Да и как не дать, когда просит, – призналась она, опять испытывая неловкость и вину.

–Ты мужа ослушалась! За моей спиной воду мутишь. Знаешь ведь, что мы с ним в ссоре, – голос его накалился от гнева.

–Иван, как же я могла ему не дать. Он пришел ко мне, голодный, больной…

Иван Кузьмич ещё больше распалился.

– Да он актер! Разыграл перед тобой сцену, изобразил из себя несчастного и страдальца. А ты и поверила, дура баба. Да он над тобой потешается, и надо мной. И ведь вцепился в нас как клещ и кровь пьет, деньги то с матери тянул, теперь, вот с тебя, дуры! – он замолчал.

Ольга тоже молчала, боясь неосторожным словом или оправданием ещё больше его распалить.

– Ну ладно, ты глупая баба. Но мать моя, она- то куда смотрит? Носится с Петькой, как курица с золотым яйцом… И ладно бы хоть прок был, а то ведь пшик один, – с горечью констатировал он.

– Для матери дети все любимые. А тот, кто больше других страдает, того и жальче, – сказала Ольга.

– Да… Это из-за него, балбеса и пьяницы, она по дальним обителям ходит, всё грехи его замаливает. Да только ведь ему хоть бы хны! Мать – за порог, а он и рад, что один остался и над душой никто не стоит. Знаешь, из-за чего я с ним осенью-то сцепился?

– Ты рассказывал, – кивнула она.

– Вот и вот. А до этого со службы из своей лавки выгнал знаешь, за что?

–Знаю, – Ольга грустно вздохнула.

– Деньги надумал у меня воровать из кассы, – воскликнул Ухтомцев, вновь распаляясь. Его и сейчас охватывало бешенство, как только он вспоминал этот случай.

– А ведь я тогда матери ничего не сказал, пожалел её. Думал, что та догадается и поймет. Так он матери на меня стал тайком наговаривать, какой я плохой человек и бессердечный. А та Петьку пожалела. Меня-то что жалеть? Я на ногах крепко стою. А все равно обвинила, что я так возгордился, что уже и брату родному помогать отказываюсь и чураюсь его. Это я то? – возмутился он. Подумал и добавил:

–Ладно, я смолчал, все ее упреки стерпел. А мог рассказать… Ну, думаю, пускай лучше меня обвиняет, чем из-за этого дурака ещё больше сердце рвет. Петька ведь для неё как гнойный нарыв в душе. А я ещё раз убедился, нельзя делать добро, чтобы не получить зло. Вот и получил я от него. Как он у меня пять тысяч-то взял и не отдал, пропил. А ты говоришь – пожалей, опёку над ним оформи, мать от страданий освободи. Нет, пускай Петька сам несет свой крест. Мне его, как брата, конечно, жалко, все ж таки родная кровь. Но и нянчиться с ним до гробовой доски я не собираюсь. Каждый сам за себя. Никогда ему не прощу распутство и материны слезы, – зло скрипнул зубами Иван Кузьмич.

– Он очень болен, Иван, – тихо промолвила Ольга, –ты вспомни, в прошлый раз, когда я с ним говорила, он мне сказал, что хочет остановиться, а не может.

Хотя она активно защищала Петра, в глубине души не могла не признать правоту мужа и железную логику его слов.

– Такие, как он солгут – недорого возьмут. Вот и тебе он солгал, – холодно отрезал Ухтомцев. Бросил искоса взгляд на жену:

– Что молчишь? Неужели жалеешь?

Ольга грустно кивнула.

– Плакать хочется от твоих слов, – сказала с горечью.

– Так поплачь. Вот мать моя, не тебе чета, зубы сцепила и тащит. Кремень человек, не то что ты, – прищурившись, Ухтомцев смотрел на жену.

– А может нам всем миром на него навалиться? Тогда и удержим человека от погибели. Брат ведь он тебе родной. Ты вот суровый какой, твердый человек, любого под себя подстроишь и подомнёшь. Если бы поговорил с ним, может, он бы тебя послушал. А? – взволнованно спросила она.

Иван Кузьмич скептически усмехнулся, процедил сквозь зубы:

– Ещё раз узнаю, что ты за моей спиной с братом Петькой якшаешься, не поздоровится! Ты поняла, что я сказал?