Жена фокусника

На столе тихонько звякнул мой телефон – пришло сообщение. Максим вопросительно вскинув брови. Я бросила быстрый взгляд, а затем поднялась, чтобы взять мобильник, но он остановил меня:

– Сиди, – тихо сказал Максим, а затем обратился к Низкому, который был увлечен тем, что подкидывал в воздух попрыгунчик, размером с мячик для гольфа. – Блоха, кинь телефон.

Низкий нагнулся, взял телефон со стола и бросил его Максиму. Тот поймал его. Я потянулась, чтобы забрать его, но Максим убрал мою руку:

– Подожди.

У меня внутри похолодело. Странно, ведь прятать мне нечего, но, несмотря на это, я чувствовала себя преступницей. Он разблокировал экран, нажал иконку сообщения. Оно открылось. Тот пробежался глазами по тексту и улыбнулся, а затем протянул мобильник мне, потеряв к нему всякий интерес. Я же ненавидела его за те две минуты, что он заставил меня почувствовать себя еще хуже, чем было.

«Мама привет у меня все супер сдесь весело познакомилась с девчонками они класные завтра напишу»

Все – одной строкой, ни одного знака препинания, «здесь» через «с» и «классные» с одной. Хоть там все хорошо.

К горлу подступил ком. Только бы не разрыдаться при этих ублюдках. Я убрала голову Максима с моей задницы, поднялась с дивана и прошла на кухню. Мне плевать, что он там думает, плевать, понравилось ему или нет – я больше не хочу смотреть на этих идиотов.

Быстрым шагом пересекаю кухню, подхожу к холодильнику и открываю дверцу. Не знаю, зачем – мне сейчас кусок в горло не полезет – просто пытаюсь сделать хоть что-нибудь, что отвлечет меня от всего того, что было со мной, вокруг меня и во мне на данный момент. Не получилось. Мое лицо скривилось в плаче, я закрыла рот рукой и тихо заплакала в лицо холодильнику. Моя жизнь стремительно летит в тартарары, я не могу остановить ход событий. Меня купают в крови, а я молча смотрю. Вчера я видела смерть людей, сегодня их оплакивают родные, а я сижу на диване, смотрю, как он зацеловывает мой зад, а его дружки смеются над вчерашней бойней.

– Что тебя там до слёз расстроило, Кукла? Прокисшее молоко мы как-нибудь переживем.

Я затыкаюсь.

Он подходит ко мне сзади, обнимает, закрывает холодильник и разворачивает лицом к себе:

– Ну что…

– Максим, я больше не могу. Я устала и хочу домой!

– Ну, начинается… – вздыхает он.

Я поднимаю на него глаза.

– Ты слышишь меня? Я ХОЧУ ДОМОЙ!

Он смотрит на меня и… совершенно ничего не отражается на его лице. С его точки зрения эта тема закрыта. Тогда почему я все еще продолжаю надеяться? Наверное, из-за сообщения моей дочери – она напомнила мне, что «Сказкой» моя жизнь ограничиться не может.

– Мне через неделю выходить на работу. Думаешь, моего отсутствия никто не заметит?

– С работой все решено.

– Не поняла?

– Я объясню. Позже… Просто, у тебя, видимо, есть аргумент весомее?

– Конечно, есть, Максим! Я не одна. У меня – дочь.

Он кивает:

– Я знаю.

– Что ты знаешь? Через две недели она приедет из лагеря, и что тогда? Я без неё не смогу. Я без неё жить не…

– Не паникуй, – его рука пытается успокоить меня и гладит по щеке, но эффект противоположный – бинты на его руках напоминают мне о вчерашнем. – Я уже подумал об этом. Мы можем построить отдельный особняк, подальше от борделей. А пока… Есть отдельный вход – служебный. Она ничего и знать не будет. На это уйдет какое-то время, а пока все обустраивается, мы будем жить здесь…

Я открываю рот, как выброшенная на берег рыба, и я не то, чтобы говорить не могу – мне дышать тяжело. А потом я начинаю смеяться, да так истерично, что мне самой становится страшно. Я представила себе семилетнюю девчушку, идущую в школу к восьми утра мимо борделей, наркопритонов и игорных домов. Солнышко пригревает ей затылок и бросает лучики на огромные баннеры с голыми проститутками в самых неожиданных позах и компрометирующих ситуациях, птички поют на ветках деревьев, под которыми валяются использованные презервативы. Она напевает песенку крокодила Гены «Голубой вагон», глядя на блевотину, которую оставил после себя какой-нибудь пережравший субъект. Я хохотала, пока не выступили слёзы.

Максим смотрел на меня спокойно, ласково глядя по щеке перебинтованной рукой – гребаный царь вертепа, король проституток и покровитель наркоманов. Семейной жизни захотелось?

– Когда, наконец, уже явится твоя жена, – говорю я, еле переводя дыхание, – она нарожает тебе ТВОИХ детей. И пусть они пробираются сквозь это дерьмо сначала в детский сад, потом в школу, а затем в институт. А я посмотрю, КТО из них вырастет.

Тут его глаза становятся внимательными, а рука – уже не такой ласковой:

– Уверена, что ДОЖИВЕШЬ до момента, когда вырастут мои дети? – его ладонь обхватывает мой подбородок и не больно, но ощутимо сжимает его. Мне уже не смешно – я смотрю на него дикими глазами.

Сможет ли он убить меня?

Мы смотрим друг другу в глаза, и в моей голове звенит колокольный звон – сможет ли?

Я провожу языком по пересохшим губам, глотаю слюну:

– А что там с моей работой?