Жена господина Мильтона

— Конечно, почему он должен быть выше других, только потому, что ему повезло и он родился в такой семье? — воскликнул Мильтон. — Такой маленький, черноглазый, со свисающими волосами и с прыщавым лицом, любитель поэзии с плохо поставленным голосом, которым он рассуждает о многих науках, не постигнув сам ни одной из них! Действительно, он как-то открыл двери для людей, обладавших самыми разными талантами, разрешил нам заниматься в его обширной библиотеке. Но, может, он плохо выбирал посетителей, или его приглашением воспользовались не те… Но должен сказать, что в тот раз не было никого, чьим талантом я восхищался. Я помню, что там как-то состоялось собрание лондонских острословов. Часть из этих людей прибыла сюда из Таверны Дьявола. Старый Бен тоже оказался там. Он как всегда был пьян, как сапожник, был разодет в камзол с разрезами сзади, как у кучера, а за ним следовали Керью, Воллер, Саклинг, Монтагю и тому подобное отребье. Меня туда не пригласили, я считаю, мне этим польстили, а не оскорбили, потому что Бен говорил только о себе и был в центре внимания. Позже до меня дошли слухи, что лорд Фолкленд вышвырнул вон всех этих так называемых поэтов и болтунов. Он увлекся неким Чиллингвортом из Оксфорда, который выдает себя за богослова. Кстати, он крестник этого маленького краснолицего с короткими волосами архиепископа Лода. Чиллингворт некоторое время был папистом, а после того, как написал дурацкую книгу, считается вторым Ричардом Хукером. Как будто одной церковной политики недостаточно для нашего времени! Он стал шпионом и осведомителем архиепископа и донес ему, когда мой бывший учитель господин Гилл высказал несколько резких слов по поводу короля в вашем колледже Крайст-черч.

— Я прекрасно знаком с господином Вильямом Чиллингвортом, — заметил Джеймс, — он мой крестный и чрезвычайно добр ко мне.

Но Мильтон его не слышал и продолжал извергать поток слов.

— Кроме этого Чиллингворта, лорд Фолкленд пригласил доктора Шелдона из колледжа Всех душ. Он очень хорошо разбирается в бизнесе, но постоянно отпускает шуточки по поводу религии и говорит, что ее следует использовать, как инструмент государства. Кроме них, был приглашен Джек Хейлс. Он обладает нежным сердцем и как-то высказался, что откажется от церкви, если его станут убеждать в том, что христианин будет проклят, коли станет выражать противоположное мнение. Подобно лорду Фолкленду, он разделяет ученье отвратительной школы в Ракове в Польше, которое теперь, к счастью, разгромили. Так этому дурачку и нужно!

— Сэр, мне известно, что до того, как уважаемый ученый Джон Селден был избран в парламент, он так долго гостил в Грейт Тью, что стал почти членом семейства, — заметил Джеймс.

— Правильно. Господин Селдон неутомимый труженик и пытается отыскать записи, которые мне в свое время очень пригодились. Но мне не нравится компания, в которой он вращается. Он слишком долго находился в обществе старых и давно почивших варваров, сам огрубел и перестал замечать ошибки живых людей. Но может, это происходит из-за его низкого происхождения, потому что он родился в лачуге, и с самого детства ему было невозможно выбирать себе друзей.

Джеймс попытался вставить словечко:

— А как насчет господина Джорджа Сендиса? Он перевел работу Гроция… ^{41}

— Я преклоняюсь перед Гроцием, — перебил господин Мильтон. — Мне выпала честь познакомиться с ним, когда три года назад я совершал путешествие заграницей. Но мне не нравится, что его работы ужасно испорчены переводом на английский Джорджем Сендисом! Вам приходилось читать его ужасный перевод «Метаморфоз» Овидия! Овидий был ничтожным скулящим отбросом, но у него хороший слог, а Сендис лишает его этого слога, и остается только ничем не прикрытое скотство. Когда он цитирует Библию, это становится просто неприличным. Я знаю, что милорд Фолкленд хвалил его за переработку псалмов. Он написал, что «он отряхивает пыль с серьезной лиры Давида». Что за выражение! Пыль на лире Давида можно сравнить с золотистой пыльцой на цветке лилии, но Сендис знает иврит так же, как осел разбирается в рецептах приготовления пива! Не питая уважения к бессмертным стихам Давида, он сдувает золотистую пыльцу резким и сильным дыханием и сыплет его угольной пылью и копотью из грязной корзины для дров.

Братец Джеймс понимал, что его присутствие при этом монологе необязательно, поэтому извинился и поскакал галопом через широкое поле. Он объяснил, что ему необходимо размять лошадь, которой надоело так медленно тащиться.

Господин Мильтон остался со мной наедине в первый раз за все время нашего знакомства. Он долго молчал, и я тоже не сказала ни слова, потому что решила как можно дольше скрывать от него свое мнение, пока он сам им не заинтересуется. Наконец, Мильтон произнес.

— Милое дитя, мне так приятно смотреть на ваши волосы. Я не сомневаюсь, что у Евы были локоны, подобные вашим!

Я вежливо ответила:

— Сэр, благодарю вас за ваше восхищение. Я каждое утро старательно расчесываю волосы щеткой.