Жена господина Мильтона

Капитан приказал проделать несколько простых упражнений, а затем построиться и принять вправо. Но он нервничал из-за присутствия майора и, приказав построиться справа, указал шпагой налево. Из-за этого ряды смешались, и несколько человек получили уколы от сзади стоявших волонтеров с пиками.

Транко громко захохотала. Майор обратился к волонтерам:

— Стыдно, джентльмены из отряда «Серых»! Неужели вы не можете отличить правую руку от левой? Как вы станете действовать в Судный День, когда вам прикажут: «Агнцы, направо! Козлища налево! Бегом марш!», а вместо сержантов вами будут командовать ангелы? Некоторые из вас повторят сегодняшнюю ошибку и потащат свои пики вниз, в ад.

Он говорил с ними серьезно и не насмешничал, и серые шарфы устыдились. Но про себя они во всем винили капитана. Потом мы смотрели, как палили мушкетеры, правда, это были холостые заряды. В мушкет клали немного пороху, и когда раздавался выстрел, то от него не было больно глазам при вспышке, и таким образом, они учились не закрывать глаза при стрельбе. После этого все отряды вместе маршировали по полю под команды: «Левое плечо вперед, марш!» и «Правое плечо вперед, марш!». А потом всех распустили.

Мы увидели, что к нам идет мой муж, строго отчитывая капитана и говоря ему, что он не подходит для этой должности и обязан уступить место другому. Капитан извинялся, сказав, что все прекрасно слышали его команду, а сделал жест саблей налево, потому что там стояли самые неподготовленные люди, и он хотел, чтобы они обратили внимание на его слова. Но мой муж не слушал его и строго заявил:

— Лучше старайтесь, сэр, а то мы подыщем себе другого капитана!

Отругав капитана, он подошел к нам и спросил, какой отряд выполнял упражнения лучше всего. Мы его порадовали, объявив, что лучше всех работали «Серые». Потом Мильтон сказал:

— Мы соблюдаем пресвитерианскую дисциплину. Каждое утро в среду мы собираемся и делаем все упражнения. Мы не терпим непослушания, и хорошо выполняем упражнения, — потом он повернулся к Транко и сказал: — Женщина, ты очень нахально посмеялась над ошибкой капитана.

— Нет, сэр, я не смеялась, — сказала Транко, — По крайней мере, не над капитаном или отрядом. Просто в тот момент я вспомнила старую шутку о козле и разносчике рыбы.

— Расскажи мне свою шутку! — сурово приказал Мильтон.

— Простите, ваша честь, ее лучше не слушать моей невинной госпоже, — ответила Транко. — Да я уже позабыла ее.

— Ты начинаешь нахальничать, — пробормотал он крепко сжав губы. — Когда мы вернемся домой, мне придется тебя побить. Я тебя предупреждаю, у меня тяжелая рука.

— Помилуй нас, Боже! — воскликнула Транко.

В тот день перед обедом братец Вильям подошел ко мне и шепотом спросил:

— Сестрица Мильтон, дай мне, пожалуйста, порванную струну с твоей гитары и ножницы.

— Конечно, — рассеянно сказала я ему. — Только верни мне ножницы.

Он взял струну и аккуратно разрезал ее на множество маленьких кусочков, которые осторожно собрал на бумажку, а потом сказал мне:

— Сестрица, мне кажется, что братец Мильтон очень злой. Я слышал, как он не позволил тебе петь песню. Ты поешь песни лучше, чем все Мильтоны и Филиппсы в Лондоне.

— Вильям, спасибо, это не твое дело, — сказала я.

Но по-настоящему я не могла на него сердиться ни сейчас, ни потом, когда он за обедом высыпал все кусочки струны из бумажки в горячий пирог из говядины, стоявший перед моим мужем. Это была злая шутка, которую он сыграл с ним в отместку за обиды, нанесенные нам Мильтоном. Господи, как же он меня напугал, потому что от тепла пищи все кусочки струны начали двигаться и извиваться, как личинки мухи. Но я молчала, боясь усугубить положение.

Кроме меня, еще и матушка видела, что сделал Вильям. Она начала беззвучно хохотать, и у нее от хохота тряслись плечи. Мой муж, как всегда говорил о чем-то. Он не прерывал разговора, положил пирог в рот, начал его жевать и продолжал разговаривать, ничего не заметив. Матушка, не в силах сдерживаться, сделала вид, что подавилась и выскочила из-за стола.

Отец тоже увидел личинок и начал хохотать в открытую, будто мой муж сыграл со всеми прекрасную шутку, и вскоре весь стол трясся от хохота. Мой муж продолжал есть и, наконец, начисто вытер тарелку хлебом и, довольно улыбнувшись, сказал:

— Я ненавижу глупые шутки, но если происходит нечто остроумное, что ж, это придает остроту разговору.

Бедный Вильям, его шуточка отскочила от Мильтона, как теннисный мячик от церковной стены.

Утром следующего воскресенья муж сказал родителям, что они могут молиться, где пожелают, но он не пойдет на службу в церковь святого Ботольфа. Там ведет службу клеветник и прелатист, преподобный Джордж Холл, сын епископа Эксетера, который написал памфлет против господина Мильтона. Вместо этого он отправится послушать преподобного Джона Гудвина, который станет вести службу в церкви святого Стефана на Коулмен-стрит, и я пойду вместе с ним.

Отец спросил:

— Это не тот Гудвин, который публично протестовал два года назад против архиепископа Лода?