Жена и дети майора милиции

Хозяйка узнала меня и махнула из окна рукой, чтобы шли мы в дом. Она постарела, согнулась, но потолстела, округлилась, и морщины на лице подобрели. Меня слегка обидело, что она совсем не заинтересовалась Томкой и моей жизнью. Посадила нас за стол на кухне, налила в тарелки горячего борща и первым вопросом:

— Лильку давно видела?

— Совсем с тех пор не видела. У вас про нее хотела узнать.

— Открыточки присылает, — обиженно сказала хозяйка, — то приезжала летом, письма писала, а теперь, уже года два или три, — только открыточки.

Она подошла к комоду, покрытому вязаной скатеркой. На нем, опираясь на проволочную ногу-подставку, стояло зеркало, а вокруг лежали открытки.

— Вот, — сказала хозяйка, положив передо мной несколько открыток, — когда поешь, можешь почитать. В Красноярском крае живет. Большие деньги надо получать, чтобы туда просто так, без особой нужды съездить.

Видимо, она подумывала о поездке.

— Жизнь затягивает, не все любят письма писать, — сказала я, — может, она замуж вышла.

— Здрасьте, — отозвалась хозяйка, — замуж она еще у меня вышла. Тоже, как сама, на инженера заочно учился. Алексей. Я его не признавала, легкоперый, против Георгия — пшик.

Больше, чем замужество, меня поразило Лилькино учение.

— Так она все-таки закончила школу? Поступила в институт?

Мой вопрос не понравился хозяйке.

— А что уж тут такого? — недобро спросила она. — Вечерняя ведь. Там требования поменьше. К тому же Лилька умственно не хуже вас была. В личном поведении, правда, подкачала. Хотя я до сих пор считаю: вина целиком была на Георгии. Но что уж теперь об этом… Все равно такой второй любви не было на свете и уже не будет.

— Почему? — спросила я.

— Потому что самого не стало и сколько уже лет прошло, а любовь его до сих пор Лильку охраняет.

Мне не нравилось, как она переметнулась на их сторону.

— Я все помню. Не надо идеализировать. Георгий был женат. Помните, как мы все боялись, что жена его выследит и устроит скандал.

— Я другое помню, — сказала хозяйка, — как он Лильке пальто зимнее купил. Надела она это пальто, согрелась и почувствовала себя человеком: учиться пошла, на инженера выучилась.

Все забыла, все перепутала хозяйка: сама Лилька купила себе пальто на «печкины деньги».

— А ты удачно замуж вышла? — спросила меня наконец хозяйка. — Характер у дочки не твой — смирный, задумчивый.

Я посмотрела на Томку. Щенок и кошка играли на кухне, возле двери, и Томка не сводила с них глаз.

А потом, часа через два, мы стали пить чай из самовара, на котором, как бусы, висела связка баранок. Самовар был не Лилькин, другой, а вот баранки висели так, будто их повесила Лилька.

— На кладбище к Георгию сходишь? — спросила хозяйка.

Я промолчала. И тогда она сказала:

— Сходи. Девочку свою можешь здесь оставить, я присмотрю. И ночевать можете у меня остаться. Денег я с вас не возьму.

КОСТЮМ ДЛЯ ЛАУРЫ

Известно, что самые заурядные истории бывают выдумкой и самые невероятные — правдой. И когда случается какая-нибудь правдивая невероятность, люди не очень-то хотят в нее верить. Но тут придется поверить, потому что досталась она мне, что называется, из первых рук. Рассказал сам Павел.

Он в тот год поехал поступать в институт и поступил. Вскоре родители получили от него телеграмму:

«Шлите двести рублей. Нужен новый костюм. И вообще сообщите, сколько намерены отваливать мне в месяц. Жду вашей ответной телеграммы вместе с денежным переводом. Любящий вас Павел».

Родители, конечно, обрадовались, что их сын поступил в институт, и в то же время опечалились, что он прислал такую расточительную, многословную телеграмму, на которую другой, более серьезный студент, два раза бы пообедал. У их сына был еще не совсем старый прежний костюм, и два свитера, и джинсы, голым он не ходил, так что без нового костюма вполне мог обойтись. А больше всего родителей оскорбили слова «сколько намерены отваливать мне в месяц?». Им самим никогда ничего в жизни не отваливалось. Когда были молодыми, в институте учились заочно, без отрыва от завода. И еще в то время у них родился и рос этот самый Павел. Так что костюмы за двести рублей не нашивали.

Вместо телеграммы и денежного перевода они послали сыну письмо: