Жена и дети майора милиции

— Нечего там скрывать, — говорила Марина, — просто это не мой сын. Подменили в родильном доме. Я даже про такое читала: два мальчика выросли, по существу, в чужих семьях, потом этот обман раскрылся, но, как это у нас бывает, на самом интересном месте публикация обрывается, и что стало с этими детьми и семьями, неизвестно.

В подобном высказывании Марины был заряд ссоры. И Надежда Игнатьевна, почуяв его, тут же могла поднести к нему свою горящую спичку.

«Что значит «у нас бывает»? А больше нигде такого быть не может? И почему «на самом интересном месте»? Это для обывателей самое интересное место. Лично у меня подобная ошибка в родильном доме вызывает возмущение, а не любопытство». — «Ах, как мы ловко вскочили на любимую лошадку, — подкинула бы хвороста в запылавшую ссору Марина, — как поскакали, как понеслись! Где же эти журналисты, писатели и комментаторы, почему они не записывают такие высокоидейные высказывания?» На подобные восклицания у Надежды Игнатьевны часто бывал один неизменный ответ: «В очень уж накрепко закрытом пансионе благородных девиц вас выращивали».

Незнакомые с Мариной люди часто любопытствовали: кто такая? Она многих к себе притягивала. Марина знала это, и в магазин являлась, как в театр: шелковый костюм, бусы в несколько рядов, нейлоновый, похожий на мех голубого барана парик. Смотрели на нее по-разному: в хороших уже годах, а как держится! За сто шагов видно, что мегера! Иные вглядывались со знанием дела: вполне возможно, что в прошлом кинозвезда средней величины. Эти были ближе всех к истине. В Маринином послужном списке кино, правда, не значилось, но сцена, арена, а также передвижные подмостки в виде грузовика с откинутыми бортами занимали немалое место. В магазине она говорила продавщицам «милочка», покупала все крохотными дозами — пятьдесят граммов масла, два-три яйца. Когда она удалялась, кто-нибудь спрашивал у кассирши или продавщицы: «Кто такая?» Ответ был всегда одинаков: «Не знаю. Зовут Марина».

Сын ее Вадим был на вид довольно симпатичный, спортивного склада мужчина. Работал в каком-то НИИ, защитил диссертацию. Всегда появлялся во дворе один. Приходил к матери раз в неделю, и выглядело это у него так угрюмо, словно он через силу отбывал сыновнюю повинность. Иногда он приходил, не предупредив Марину, и натыкался на закрытую дверь. Тогда шел к Надежде Игнатьевне и уж там преображался до неузнаваемости: дурачился, смеялся, дразнил Ариадну, иногда что-нибудь рассказывал, и это был всегда остроумный рассказ. Но появлялась Марина, и он тут же менялся — хмурился и умолкал. Марина знала, каким он бывает без нее, и жаловалась Надежде Игнатьевне:

— Раньше он со мной таким букой не был. До пятнадцати лет это был просто лентяй. Однажды спросил: «А существуют таблетки от слабой воли?» Я ответила: «Существуют» — и дала ему обыкновенную таблетку аспирина. После этого лень его пошла на убыль.

Волю сын укрепил, но не настолько, чтобы противостоять матери. Первую женитьбу она ему расстроила. Учился он тогда на четвертом курсе. Роковой курс, с которого начиналась эпидемия студенческих свадеб. Вадим побывал на двух свадьбах и вскоре после этого привел домой однокурсницу, анемичную девочку с голубым от страха личиком. Марина заставила это личико порозоветь.

— Только не говорите мне своего имени, — сказала она гостье, — я не хочу новых знакомств, тем более кратковременных.

Марина не была такой жестокой, но тут сын подошел к краю пропасти и его надо было спасать. Девочка вздрогнула от ее слов, покраснела. Вадим сказал ей:

— Мама шутит. Юмор, как оказалось, не самое добродетельное ее качество.

Он усадил гостью за стол, включил телевизор, но Марина уже знала: этой девочке не подняться, она на дне пропасти, а Вадим зато наверху, в безопасности. Когда они уходили, Марина сказала гостье:

— Приходите как-нибудь еще.

Девочка наконец разжала губы:

— Непременно приду. Зовут меня Зоя. Вряд ли вы забудете это имя.

Имя действительно не забылось. Но девочка зря таким тоном объявила его. Марина знала своего сына: Вадим никогда не простит этой Зое того, что она была свидетельницей его унижения. Что сын чего-то и ей не простит, Марина не догадывалась. Вспоминая Зою, она говорила себе: «Девочка оказалась слабенькой. Куда такая смогла бы повести Вадима? Только в кино или в гости. А жена должна вести мужа к серьезной, стоящей цели».

Тогда у них — у Марины и Надежды Игнатьевны — произошла самая яростная, со слезами и взаимными оскорблениями, ссора.

— Я не лезу в вашу жизнь, — говорила Марина, — и вы меня увольте от своих поучений. Меня поздно учить, да и нет у вас на это права.

— Права? — возмутилась Надежда Игнатьевна. — У меня есть и право и обязанность учить, просвещать таких, как вы! Что надо иметь вместо сердца, чтобы девочку, подружку своего сына, так встретить, так ударить? И сына своего заодно покалечили. Как можно так не уважать жизнь? Вы ведь их не просто разлучили, вы собственными руками изменили их судьбу. И те дети, которые могли быть у них, уже никогда не родятся. А это были бы удивительные, неповторимые дети!