Жена изменника

Когда взрослые лондонцы поднялись наверх, Крысенок залез за одеяло и подполз к тому месту, где со связанными за спиной руками лежал мальчик, поджав колени к животу, чтобы успеть защититься от возможных побоев. Крысенок немного посидел, глядя, как беспокойно спит старший мальчик. У него над глазом он заметил распухшую нежную кожу — синяк. Словно почувствовав присутствие Крысенка, мальчик открыл глаза, которые оказались не карими, как представлялось Крысенку, а голубыми, словно вода на мелководье. На лбу пролегли морщинки, как будто пленный хотел о чем-то попросить и даже открыл было рот, но в этот момент до них донеслось тяжелое топанье возвращавшихся мужчин, и Крысенок прошмыгнул в темный угол. Из-за набитых порохом бочек он наблюдал за тенями, которые при свете фонаря отбрасывали эти люди на переборки и шпангоуты судна.

Лондонцы говорили о своих намерениях и планах, и чем больше было выпито рома, тем громче звучали их голоса. Они хвастались драками и огромными доходами от грабежей и убийств, а еще подробно рассуждали о некоем человеке в Новой Англии, которого им поручено поймать или убить, пусть даже ценою собственной жизни.

Бейкер, человек с мягким голосом и взглядом мертвеца, рассказывал о бушевавшей десять лет назад чуме и о бессчетном количестве мертвецов, заполнивших погребальную яму на улице Хаундсдич. Частенько наведываясь в таверну «Пай», что неподалеку от места погребения чумных, Бейкер всегда выигрывал в игре вроде той, в которой надо угадать точное число бобов в бутыли. Он неизменно называл точное количество покойников, груженных на телеги, проходившие мимо таверны.

Но дни шли за днями, корабль вздымался на волнах, скрипел, обдуваемый сильными западными ветрами, и разговоры лондонцев прекратились. Люди лежали на полу — там они спали, катались и бились о борта судна, вместо того чтобы, как положено, подвесить себе вместо коек гамаки. Постепенно они даже перестали играть в кости и в карты и, оставив пленника одного, больше времени проводили на палубе с бутылкой, надеясь, что выпивка поможет хоть как-то приглушить страдания от морской болезни. Впрочем, все заканчивалось лишь тошнотой, рвотой и пульсирующей головной болью. Крысенок решил, что в каком-то смысле хуже всех приходится великану Корнуоллу: он много пил, но совсем не мог есть и проводил целый день на верхней палубе возле грот-мачты, схватившись мясистыми руками за канаты оснастки, чтобы удержать равновесие. Так продолжалось, пока его не прогонял кто-нибудь из экипажа, чтобы не мешал поправлять паруса.

Надраивая цепи или законопачивая просмоленной паклей щели на палубе, Крысенок смотрел, как капитан с подчеркнуто безразличным видом наблюдает за своими пассажирами. Однажды, желая побеседовать, к капитану подошел Торнтон в засаленной сорочке с кружевным воротником, промокшим от соленых брызг. Но от капитана он не добился ничего, кроме фразы: «Прошу меня извинить». Засим Кугин резко развернулся и удалился к себе.

Когда пробило восемь склянок, конец ночной вахты, Крысенок проснулся и теперь лежал в гамаке, качавшемся, как маятник, в такт качке судна. Он слышал, как матрос рядом с ним тоже проснулся и ловко выскочил из гамака. Послышался шорох быстро натягиваемой рубахи и удаляющиеся шаги вверх по лестнице на открытую палубу. Вскоре сменившийся матрос занял пустой гамак, и через десяток вдохов, которые успел сделать Крысенок, тот уже мерно похрапывал. Пареньку оставалось еще полчаса до начала вахты на камбузе, и он предался размышлениям о мальчике и о том, как здорово было бы иметь настоящего товарища. Он мог бы стать для Крысенка голосом — шепотом или криком — и вести его по нанесенным на карту линиям широт и звездных ориентиров, подобно рыбе-мичману, прокладывающей себе путь сквозь невидимую сеть. За все годы, что он провел в компании матросов, у него никогда не было приятеля-сверстника.

Крысенок с радостью, если бы у него была возможность, поделился бы с мальчиком собственными, так нелегко доставшимися ему познаниями касательно корабля. Он научил бы его не только управляться с парусами или лазить по реям, но и слушать похожие на ружейные выстрелы звуки выскакивающего из воды гренландского кита или различать ночью в середине лета сияющие зеленые ленты, пляшущие в подводных течениях на такой глубине, что никаким лотом ее не измерить.

С возрастающим беспокойством он вспоминал прошлую ночь, когда подслушал, как четверо пассажиров спорили, в какой момент и где именно сбросить пленника за борт. Крысенок сворачивал конец каната, стоя как раз позади Торнтона, когда его заметил Брадлоу и как следует пнул ногой. Крысенок растянулся на палубе, а Брадлоу злобно уставился на него, и белые бороздки шрамов на голове лондонца резко проступили на фоне загорелой кожи. На кратчайшее мгновение все движение на палубе прекратилось. Матросы, занимавшиеся оснасткой судна, приостановили работу и замерли.