В голове у нее до самого утра крутилась мутная, как грязная вода, воронка, из которой память выхватывала отдельные фразы, мысли, картинки. Она слышала снова слова Анны: " Если мой Господин захотел кого-то еще — это моя вина и мое несовершенство", и видела ее, покорно опустившую глаза, на коленях перед своим мужем, в ее ушах звучал срывающийся шепот Руслана: "Я схожу с ума… это невыносимо", грустно качала головой мама: "Больная жена никому не нужна… Ты должна целовать ему руки…", и снова пробивала дрожь от властного голоса, уже не Руслана, Кукловода: " Я испытываю потребность в доминировании… Не хочу это потерять… Наши жесткие хард-лимит — супружеская верность". Она ощущала себя загнанной в бесконечный ледяной лабиринт, из которого не было выхода. Ей вдруг стало казаться, что она — ненужная старая кукла. Игрушка, из которой выросли дети. Забытая на чердаке, пыльная и потрепанная. Но внезапно она увидела отчаянные, наполненные слезами глаза сына и услышала его хриплый голос "Мам… ты у меня одна… я всегда буду на твоей стороне…"
Она вцепилась в это воспоминание будто в спасительную соломинку, что не давала этому мутному смерчу увлечь в пучину безумия.
К утру она приняла решение. Но озвучить его мужу решила только после отъезда сына.
После завтрака, также прошедшего в полном молчании, нарушаемом только тихим поскуливанием Дарика, выпрашивающего кусочек пиццы, Руслан увел Антона к себе в кабинет. Они беседовали довольно долго. Людмила, чтобы не поддаться искушению подслушивать, оделась и вышла в сад, выпустив собаку.
Она села на скамейку в беседке и рассеянно наблюдала за тем, как носится Дарик, взрывая снег, зарываясь в сугробы по самые уши. Потом из дома вышел Антошка, посмотрел не нее, вдруг улыбнулся и присоединился к псу в его веселой беготне. Следом на крыльце появился Руслан, застегивая куртку. Какое-то время он наблюдал за возней сына и собаки, а потом спустился по ступенькам, скатал рыхлый снег в снежок и запустил им в сына. Снежок попал Антошке в шею, снег засыпался за воротник, он обернулся, посмотрел на отца возмущенно, но потом мстительно ухмыльнулся и скатал свой и запустил им в Руслана. В ответ он получил еще один "снаряд", прямо в грудь. И естественно не остался в долгу. Дарик метался между ними, пытаясь поймать на лету снежки, и радостно лаял…
Уставшие, вымокшие до нитки, но умиротворенные, они сидели в гостиной перед камином, и пили чай с пирогами.
Антошка еще косился на отца, но казалось, что мир и спокойствие в семье были восстановлены. Людмила смотрела на двух своих самых родных и любимых мужчин, таких похожих и таких разных, и вдруг отчетливо поняла, что не может позволить разрушить это все. Никому. Она подумала, что принятое ею за ночь решение — единственно верное. Она должна сохранить этот теплый, хрупкий мирок любой ценой.
Последние два дня перед отлетом Людмила почти не расставалась с сыном, словно хотела впрок насмотреться, надышаться им, впитать кожей тепло его рук. Само собой получилось так, что и Руслан, и Анна, и произошедшее накануне ушли на второй план, скрытые будто сценическим задником скорой разлукой с Антоном.
Вечером накануне отъезда сын собирал вещи, а Людмила сидела на кровати, прижимая к груди плюшевого мишку, с которым Антошка спал в обнимку, когда был маленьким.
— Мам, ну чего ты…
Сын заглянул в лицо Людмиле и сел рядом, уткнулся в плечо.
Она бросила на кровать игрушку и стиснула Антона.
— Мамуль, ну до лета всего. И скайп же есть…
Антошка деликатно высвободился из объятий.
— Ничего не забыл? — Людмила изо всех сил старалась не разреветься. — И к тете Тате обязательно заходи почаще. Она звонила, ругалась, что ни разу не пришел. И вообще предлагала переехать к ним из общежития. Злата мечтала с тобой встретиться.
— Ма, ну в общаге веселее же! Друзья… К Тате схожу. Златка классная девчонка, мы уже познакомились.
— Хорошо… что ты не один…
Голос у Людмилы дрогнул.
Антон бросил запихивать свитер в сумку, подошел к Людмиле и сел перед ней на корточки, заглядывая в глаза.
— Мам, — сказал он тихо и серьезно. — Он сказал, что это была глупая шутка. И что он сожалеет. И больше никогда тебя не обидит.
— Да, сын, конечно не обидит.
И все-таки расплакалась.
В аэропорту Антон по-мужски сдержанно попрощался с отцом, пожал ему руку, а Людмила прижала сына к себе и долго не могла отпустить, пока он не заворчал недовольно о том, что опоздает на рейс.
Уже уходя, он вдруг обернулся и сказал ей тихо:
— Я люблю тебя, мам.
— Я тоже тебя люблю, — ответила Людмила и почувствовала, как по щеке катится слезинка. Она смахнула ее перчаткой и так и стояла, не в силах оторвать взгляд от уходящего Антона.
Руслан осторожно тронул ее за локоть.
— Пойдем?
Они доехали до дома в неловком молчании. Руслан бросал на жену осторожные взгляды, а она демонстративно смотрела в окно, на празднично украшенный город, еще не успевший отойти от Новогоднего и рождественского безумия.