Жена Кукловода

Он словно читает ее мысли и подводит к широкой кровати с кованой спинкой. Цепей, которых она так боится, к ее радости, нет. Свисает лишь одна, метра на полтора не доходя до пола.

— Ложись. Руки над головой, — она чувствует, как сквозь наигранное спокойствие приказа рвется страсть. Он тоже ее хочет, дико, нестерпимо.

Сухо щелкают карабины, и она совершенно беспомощна и распята. Холодный шелк простыней заставляет напрячься каждую мышцу.

Он приподнимает ее голову, укладывая на небольшую, жестковатую подушку. Снова целует в губы, жестко, больно, и она понимает, что он еле сдерживает свое желание.

Матрас прогибается под тяжестью его тела. Он наклоняется над ней, медленно разглядывает ее, лаская взглядом каждый миллиметр ее беспомощно распростертого перед ним тела. В его руках оказываются ножницы, ей страшно, и этот страх плавит ее изнутри. Он решительно и спокойно перерезает лямки, потом режет тонкую ткань посередине, между ее грудей, одним рывком срывает ее. Такая же судьба постигает и кружевные трусики. Теплые капли падают на кожу, сладкий, немного душный запах разливается в воздухе. Апельсин, ваниль, корица, вербена… Горячая ладонь мучительно медленно проводит ладонью по плечам, по груди, втирая масло, пальцы больно сжимают набухшие соски. Это уже почти нестерпимо, жжет и плавит. У нее вырывается стон.

— Тшшш, ни звука.

Она послушно кивает. Но это так трудно — не кричать и не стонать.

Оставив в покое грудь, он гладит ее живот, и она беззвучно кричит от нестерпимого желания почувствовать его там…ниже…

Но он отстраняется. Нет… она больше не выдержит… Опускает веки, пытаясь справиться с разливающейся внутри горячей волной…

— Открой глаза. Я хочу видеть их.

Послушно распахивает глаза. У него в руках плеть из множества тонких полосок замши.

Она не может оторвать глаз от орудия наказания, тихо всхлипывает и дрожит.

Бархатистая замша скользит по коже так нежно, ласкает, расслабляет. И вдруг резкий, обжигающий удар. Она непроизвольно вскрикивает, и его ладонь закрывает ей рот.

— Тихо! — это уже даже не приказ. Рычание. Ей жутко, и это еще обостряет и так напряженные до предела нервы. — Если ты не будешь тихой, придется вставить кляп.

Она испуганно смотрит на него, холодея. Он абсолютно серьезен. Она не хочет кляп!

— Я… буду… тихой, — губы не слушаются, зубы выбивают нервную дрожь. — Прости…

— Я не разрешал говорить! — хриплое низкое рычание.

Снова резкий удар, и она из последних сил сдерживает крик. Боль, опалив кожу, тут же превращается в приятное покалывание, растекается жидким пламенем. А потом на ее дрожащее тело обрушивается непрерывный град ударов, и кожа пылает под ними все сильнее, будто оплавляясь, растворяясь, обнажая нервы. Почти потеряв сознание от интенсивности ощущений, она вдруг чувствует, как ее горящее тело мучительно нежно гладит его прохладная ладонь.

И опять прогибается матрас, она чувствует его жаркое, неровное дыхание между широко разведенных ног, дергается в бесплодной попытке сжать колени. Паника нарастает, лишая последних остатков разумного.

Она хрипит, отчаянно натягивает ремни, с ее губ уже готово сорваться «стоп». По щекам текут слезы, он ложится рядом и нежно собирает их губами.

— Тише… тише… — шепчет родной голос, в нем столько нежности. — Дыши… дыши…

Она дышит, глубоко, судорожно вдыхает воздух, горячий, плотный, он едва проталкивается в ее легкие.

Он обхватывает ладонями ее лицо, смотрит прямо в глаза.

— Мы можем прекратить. Хочешь? Скажи тогда "стоп". И мы уйдем домой.

Да, да, да… домой. Она уже открывает рот, чтобы выдохнуть это слово.

— Но тогда ты не получишь самого сладкого…

Он смеется, а его пальцы гладят, кружат, ласкают.

— Так что, мне прекратить?

Он шепчет в ухо, щекочет дыханием.

Паника отступает, а болезненная тяжесть внизу становится все нестерпимее.

Нет… она не сможет… ее разорвет от возбуждения.

Вспомнив, что говорить ей не разрешали, качает головой.

Он целует ее в губы, нежно, долго и вбирает в себя ее нетерпеливый стон.

— Не сдерживайся больше, — горячий шепот на ухо, — можешь кричать.

И опять устраивается между ее ног.

Нежнейшие прикосновения языка, губ, его дыхание. Убийственная сладость. Она кричит, хрипит и извивается.

— Моя… давай… — вибрация от его шепота посылает ее как ракету на такую высоту, что нечем дышать. А потом она сгорает в ослепительном взрыве.

И тут же чувствует, как он входит в нее резко, больно, сразу на всю длину, царапнув нежную кожу бедер слегка колючим сукном расстегнутых брюк, и опять кричит от нестерпимого наслаждения, от такого желанного освобождения.

Дав ей немного прийти в себя, он отстегивает карабины и заставляет встать. Ноги дрожат и не слушаются, но вскоре ее запястья прикованы к спущенной с потолка цепи так, что пола касаются только пальцы ног, будто у балерины на пуантах. Тело натягивается как струна, снова начинает закручиваться тугой жгут желания. Она не верит. Только что ей казалось, что она умерла.