Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Фусума неожиданно раздвинулись, и вошла Оцуги, поначалу не увидев Каэ. И хотя вскоре свекровь вздрогнула, заметив невестку, по-прежнему упорно делала вид, будто в комнате никого нет; сперва открыла ставни, потом закрепила на подставке ручное зеркальце – позолоченную вещицу, похоже очень дорогую, которая, скорее всего, происходила из дома Мацумото.

Оцуги частенько забегала в спальню поправить прическу или кимоно. Обычно она брала зеркальце, быстренько прихорашивалась, возвращала его на место и уходила. Сегодня же все было по-другому. Сидя в противоположном конце комнаты, она, казалось, особенно долго втирала в корни волос масло – действие, которое Каэ сочла демонстративным. Вне всякого сомнения, Оцуги ждала, что невестка вежливо удалится. Может быть, ей хотелось побыть одной.

Ситуация сложилась просто нелепая. Не поругавшись напрямую, эти две женщины теперь редко разговаривали друг с другом. Еще каких-то полгода тому назад Оцуги, увидев, что Каэ шьет, непременно поинтересовалась бы у нее, что именно. А Каэ, в свою очередь заметив, что свекровь устанавливает зеркальце, обязательно предложила бы ей свою помощь, чтобы Оцуги смогла как следует рассмотреть себя со спины. Теперь же обе сидели молча, словно воды в рот набрали. И ни одна не двигалась с места. Ни одной не хотелось уходить первой.

Каэ вытянула красную нить и неспешно перекусила ее зубами, всем своим видом показывая, что никуда не торопится. Закончив один мешочек, она аккуратно расправила его на столике, при этом украдкой покосившись на свекровь. Неожиданное зрелище потрясло ее. Из окна лился яркий свет, и она вдруг увидела вокруг глаз Оцуги множество мелких морщинок. Затаив дыхание, Каэ поспешила выйти из спальни.

На дворе стоял сырой летний денек. Подсолнухи подпортились от повышенной влажности, и, поскольку некоторое время никто за садом не ухаживал, сорняки разрослись, а плодородная черная земля на заднем дворе почти скрылась под густым зеленым ковром. Было больно видеть, как процветают сорняки, а культурные растения полегли и гибнут. После чрезмерных весенних осадков последовал сезон дождей, [38]отчего складывалось впечатление нескончаемой блеклости и серости. На лицах крестьян отражалось безрадостное предчувствие плохого урожая второй год подряд. Рис рос плохо, ростки затопило водой, и они начали загнивать прежде, чем корни успели ухватиться за землю.

Каэ было любопытно, что сталось с лекарственными травами, и она вышла под моросящий дождик, от души надеясь на то, что он перерастет в ливень, больше соответствующий ее настроению. Все ее мысли были заняты разногласиями с Оцуги, она была настолько раздосадована, что даже не думала о том, как опасно поднялся уровень воды в Кинокаве, которая грозила, того и гляди, выйти из берегов и оставить без крова прибрежных жителей. Поверить грядку с травами – чем не занятие для жены лекаря. Кроме того, Каэ вздохнула с облегчением, внезапно осознав, что тоже играет определенную роль в этой жизни и занимает особое положение в семье Ханаока, в которой она всегда подчинялась родственникам мужа.

Влага явно пошла на пользу диким по своей природе целебным травам, и они разрослись даже пышнее сорняков. Каэ была поражена, обнаружив, что растения цветут, а листья весело топорщатся во все стороны. Крупные белоснежные цветы «сияния корейского утра» плыли в море зелени. Надо же, какие плодовитые эти «бешеные каштаны»! Ядовитые, сильные, быстро размножающиеся – их семена разлетаются повсюду, из всех трав в саду эти растения были самыми выносливыми. Их белые цветы, такие милые и изящные издали, на поверку являли мощные лепестки с острыми краями. Каэ ненавидела их за то, что они неизменно напоминали ей о первой встрече с Оцуги, а эти воспоминания в свою очередь вызывали приступ ярости. Она никак не могла понять, отчего поддалась очарованию Оцуги, той самой женщины, которую только что предали ее собственные морщинки. Девушке вдруг пришло в голову, что одержимость Оцуги своей внешностью и ее нескончаемые попытки скрыть морщины были проявлением ужасающей силы воли, а еще конечно же непристойности и плохого вкуса. Каэ решила, что больше не вынесет, если пятидесятилетняя старуха будет продолжать так часто смотреться в зеркало. Действия свекрови словно бросали тень на ее собственную женственность. Но еще сильнее невестку выводил из себя тот факт, что поведение Оцуги казалось естественным, лишенным каких бы то ни было признаков притворства и бесстыдства, в итоге разочарование Каэ выросло до небес и обострилось, поскольку она ничего не могла с этим поделать.

Каэ присела, медленно протянула руку к прохладным мокрым лепесткам и вдруг принялась яростно обрывать их один за другим, будучи слишком расстроенной, чтобы отдать должное хищной красоте цветов.

– Ты знаешь название этого растения? – раздался над ее головой мужской голос.

Каэ была слишком погружена в свои мысли и не услышала шагов. Сжав цветы в кулаке, она испуганно застыла на месте, подняла на мужа глаза и постаралась сосредоточиться на вопросе.