Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

– Поглядите на это, батюшка, – продолжал тем временем Умпэй, протягивая отцу свиток, испещренный столбцами изящной скорописи.

Наомити внимательно изучил текст, прежде чем громко объявить:

– Подписано: Кэйдзан Асакура… Неужели этот известный ученый и последователь Конфуция посвятил тебе прощальное послание?

– Да. А теперь обратите внимание вот на что. Хакугё – мое прозвище. – Умпэй указал на последние столбцы, и Наомити принялся зачитывать их вслух:

– «Всякий раз, когда Хакугё пытается заняться тем, в чем другие потерпели поражение или от чего отступились, он обречен на удачу. Люди говорят: «Не отпускайте Хакугё домой. Ежели он станет практиковать в столице, то непременно добьется успеха в своем ремесле». Талант Хакугё ценят весьма высоко. Но в минувшем феврале он сказал, что обязан вернуться в родную деревню, ибо отец его стар, и попросил меня написать что-нибудь памятное. И я пишу: твоя энергия превосходит энергию обычного человека, сильно твое стремление к знаниям и совершенству. Я предрекаю, что в будущем ты прославишься своими выдающимися достижениями». Ну надо же, – восхищенно вздохнул довольный отец. Послание Асакуры, в котором описывалось, каким Умпэй был в Киото, возместило собой все неполученные за три года весточки от сына. Первенец, которого он, Наомити, и его жена послали в Киото, вернулся домой настоящим лекарем, чье мастерство превзошло все ожидания. – Этого дня стоило ждать, не так ли, Оцуги? Теперь я могу спокойно умереть!

Умпэй рассмеялся и свернул свиток.

– Не шути так, батюшка. Как я уже говорил, годы учения в Киото были только началом. Будущее покажет, смогу ли я стать хирургом, который будет делать операции, недоступные всем остальным. Я хочу начать одно исследование, имеются у меня кое-какие задумки. Так что, как видите, я пока еще не готов заменить вас. По правде говоря, я предпочел бы некоторое время побыть под вашим началом. Вы должны продолжать заботиться о людях, отец.

– О нет, – покачал головой старик. – Я уже совсем немощен, сам видишь. В последнее время я настолько беспомощен, что моих больных пришлось принимать Рёану. Я еле дотянул до этого дня. Время мое вышло. К тому же методика Каспара, вне всякого сомнения, вытеснит мою. Достаточно поглядеть на эти инструменты, и все становится понятно. – Наомити закончил на довольно мрачной нотке, но его жена тут же разогнала уныние:

– Отец очень устал. От этих бесконечных дождей у всех на душе печаль да тоска. Идите спать, Умпэй-сан. Поздно уже. К утру отцу станет гораздо лучше, и я уверена – он скажет вам, что не может удалиться от дел. Нам бы очень хотелось послушать еще, ну да ничего – растянем удовольствие.

– Хорошо, матушка. Я собирался привезти вам всем из Киото подарки, но потратил последние деньги на этот изогнутый нож. Честное слово, я чувствую себя ужасно, вернувшись домой с пустыми руками…

– Что за глупости! Эти инструменты послужат не только вам, сын мой, но и всем нам. Это лучший подарок. Кроме того, никто не ждал от вас киотоских диковинок. Ну что ж, хороший отдых – лучшее лекарство после долгого путешествия, хоть я и не уверена, что доктор Каспар поддержал бы меня. И все же сегодня вам надо выспаться одному.

Вся семья рассмеялась над шуткой Оцуги, и домашние разошлись по своим спальням. Каэ тоже пошла к себе в комнату и приготовила футоны для себя и свекрови. Она никак не могла взять в толк, что имела в виду Оцуги, сказав, что Умпэй должен спать один. Означало ли это, что ей, жене, не дозволено быть рядом с ним?

Окацу и Корику постелили брату в комнате Наомити и пошли спать. Однако Оцуги задержалась возле сына, всем видом своим показывая, что не собирается оставлять его. В тишине ночи сидящая на холодном футоне Каэ отчетливо слышала ее грудной смех. То был смех счастливой матери, которая не в состоянии скрыть своей радости по поводу возвращения любимого сына. Но Каэ эти звуки казались непристойными.