Жена лекаря Сэйсю Ханаоки

Взбешенная подобными высказываниями родителей и не в силах сдержать свою злость, Каэ разразилась бурными рыданиями. Ее начало трясти. Госпожа Имосэ конечно же сильно удивилась, но обняла дочь и попыталась утешить ее, решив, что все дело в естественном при беременности переутомлении и тревогах, прорвавшихся наружу теперь, когда Каэ очутилась под теплым крылышком матери.

– Не надо так расстраиваться, дитя мое. Для печали нет причин. Ну, давай же, взбодрись! Все твои страхи уйдут, как только малыш появится на свет. Побольше отдыхай и не принимай все близко к сердцу. Смотри только на красивые вещи и думай о счастье, Каэ. Говорят, у страха глаза велики, родить ребенка куда легче, чем кажется. Не волнуйся по этому поводу. Прошу тебя, Каэ, ты должна заботиться о себе – и физически, и духовно. Успокойся же.

Духовно? Каэ больше не могла держать в себе то, что несколько лет камнем лежало на сердце, и выложила все матери. Начала она с отвратительных морщин Оцуги, которые та старательно скрывает, затем обвинила ее в отсутствии мудрости, в холодности и в том, что она совершенно не заботится о внешнем виде дочерей. Каэ была уверена, что свекровь делает это намеренно, хочет выглядеть еще привлекательнее на фоне плохо одетых невзрачных девушек. В доказательство она указала на то, что Оцуги постоянно бросает на нее осуждающие взгляды, стоит ей переодеться в нарядное кимоно. В итоге Каэ заявила: эта умная и расчетливая женщина захотела взять ее в дом в отсутствие Умпэя только с одной целью – чтобы усадить невестку за ткацкий станок и тем самым повысить доход семьи Ханаока, а как только она стала не в состоянии выполнять эту работу, ее вернули обратно к родителям.

Поначалу госпожа Имосэ поразилась той желчности, с которой дочь изливала свои обиды. Смущенная столь неожиданным поворотом событий, мать молча сидела и раздумывала над каждой жалобой. Обезображенное морщинами лицо Оцуги? Что за обвинение, в самом деле! В глазах окружающих Оцуги оставалась такой же прекрасной, как и раньше. А как относиться к заявлению, что она сознательно позволяет своей семье плохо одеваться, с тем чтобы подчеркнуть свою красоту? Госпожа Имосэ пришла к выводу, что люди посмеялись бы над этой возмутительной идеей. Что до подозрений Каэ насчет денег, которые она зарабатывала, войдя в их дом невестой, так это досужее обвинение и вовсе грешно на люди выносить. В итоге мать начала сомневаться в здравомыслии дочери. Она нахмурилась и принялась отчитывать Каэ, но постаралась сделать это как можно мягче:

– Если ты будешь продолжать в том же духе говорить о своей чудесной свекрови, как бы тебе не пришлось поплатиться за свою неблагодарность, дитя мое.

Из груди Каэ вырвался нечеловеческий вой. Она окончательно утратила над собой контроль от досады и возмущения.

– Да что с тобой такое? – перепугалась мать. – Что ты будешь делать, если твои истерики повредят ребенку? Каэ, прошу тебя, немедленно прекрати!

Припомнив собственную раздражительность во время беременностей, госпожа Имосэ постаралась проявить сострадание и успокоить дочь.

Каэ вдруг сообразила, что не поведала о других сторонах конфликта. К примеру, она не упомянула о том, что ревнует Умпэя к Оцуги, поскольку та родила его и разделила с ним тридцать лет его жизни. Объяснить, почему отношение Оцуги к сыну кажется ей скорее романтическим, нежели материнским, она тоже не могла. А первая ночь, когда Оцуги вынудила Умпэя лечь в одиночестве! Разве это не странно? Но так как Каэ не могла позволить себе подобные откровения, у матери сложилось превратное представление о положении дел в доме Ханаока. И конечно же Каэ прекрасно знала, что окончательно собьет мать с толку, если заявит, что Оцуги не пожелала, чтобы Умпэй сам принимал первенца.

– У меня тоже были столкновения со свекровью, – снова заговорила госпожа Имосэ после недолгого молчания – видимо, вспоминала свою молодость. – Однако поскольку она дала жизнь моему дорогому мужу и господину, я постоянно повторяла себе, что должна относиться к ней почтительно. Но поверь мне, Каэ, сравнивать мою свекровь и Оцуги грешно. Что бы я ни делала, все было не так. Я никак не могла взять в толк, за что она меня так ненавидит, право слово. Если я оставалась в постели из-за утренней тошноты, она упрекала меня в лености. Несколько раз в день мне приходилось по традиции чистить уборную, чтобы ребенок родился красивым. Через некоторое время мое кимоно пропиталось дурными запахами, и голова у меня весь день раскалывалась, потому что во время беременности обоняние сильно обострилось. Но я все равно должна была ползать вокруг отхожего места с тряпкой в руках!

Каэ немного успокоилась.