Жена Лесничего

Она начала с самого начала, с того, как увидела на заднем дворе незнакомого златовласого юношу. Это было так неожиданно и чудесно, похоже на рассказанную теплым вечером сказку. В Вирхольме каждый день похож на предыдущий и Боже упаси нарушить издревле заведенный порядок. Юноша попросил напиться, сказал пару слов о погоде да исчез в за поворот улицы. Чармэйн, конечно, слышала истории о фейри и даже знала, что встретила одного из них, но как замечательно было иметь собственный секрет от матушки, как ныло под ложечкой в предчувствии завтрашнего дня, ведь эльф обещал вернуться. Так и завелось пару минут в день говорить за яблоней в дальнем конце огорода. Чармэйн долго не могла отойти от тех встреч, все думала о новом знакомом, заново переживала сладкие минуты, засыпала, видя эльфа перед глазами. Так и продолжалось, пока на одну из встреч эльф не пришел.

Чармэйн ждала его до самой полуночи, обнимая яблоню, а на душе было тяжело и вязко. Просто она осознала, что нуждается в эльфе намного больше, чем он в ней. Она дышит лишь для того, чтобы видеть его. Сама бы Чармэйн не смогла пропустить встречу ни за что на свете.

Так и стояла, шевелив губами:

— Ни за что на свете.

Тогда, в первый раз Чармэйн вернулась в дом сама не своя, всю ночь не могла заснуть, подбегала к окошку, ожидая эльфа и ненавидя себя за слабость. До тех пор она считалась первой красавицей на деревне и вела себя соответственно. Чувствовала власть над соседскими пареньками и вовсю ею пользовалась — кто придет отцу помогать, кто подарок принесет: брошь или ленту в волосы. Она умела разжечь желание в простачках, поводить за нос, а потом ускользнуть юркой рыбкой. И что бы Чармэйн не выкидывала — все сходило с рук. Бедные парни ходили за ней следом, как привязанные, для Чармэйн же они были только игрой. Игрой, о которой сразу же забываешь, стоит появиться новой забаве.

Теперь она оказалось с другой стороны.

На следующий день ее отношения с эльфом неуловимо изменились. Кто знает, каким образом мы распознаем чувства близких, но фейри в этом нет равных. Для них, человеческая душа — открытая книга, а самое большое удовольствие — заставить метаться. С тех пор Чармэйн не знала покоя. Эльф мог пройти мимо не замечая ее, весь вечер ухаживать за другой девушкой в личине одного из городских, а напоследок шепнуть Чарм в ушко — "ты единственная".

Мог целыми днями быть только с ней, брать в самую чащу леса, чуть не до холма, заставляя сердце трепетать в груди. Тогда Чармэйн забывала прошлые обиды, ей казалось, что никто другой не сможет заставить ее звенеть натянутой струной, вычерпать до конца. Чармэйн горела любовью, с головы до пят. Для этого она родилась, росла, вся жизнь была лишь маленькими шажками до этого момента на берегу реки, под нежно-зелеными ветвями ивы, когда лицо любимого с глазами цвета неба, находится в локте от ее лица, а мягкая трава щекочет затылок.

Она отдалась ему тогда. Чармэйн всю себя отдала, а тело, по сравнению с душой, такая малость.

Эльф мог быть холоден и высокомерен, а потом полон страсти, обнимая горячими руками. Мог смеяться над каждым словом Чарм, а потом брошенной фразой показать как глубоко понимает ее.

Она пропала. От прошлой Чармэйн не осталось и следа.

Потому что для эльфа деревенская девушка была нужна по неизвестной прихоти. Она знала, что улыбка, которая наполняет ее до краев, для него лишь движение мышц. Для эльфа характер девушки просматривался так же ясно, как прожилки листочка на дне мелкого ручья. Он же, оставался для Чарм загадкой и по сей день. Когда эльф был печален, она не могла угадать причину или найти нужные слова. В радости же, просто прыгала около него, как щенок на прогулке. Чармэйн видела неравенство между ними и мучилась, стараясь выплавить себя в угодную ему форму.

Через несколько месяцев чувства эльфа к ней прогорели. По крайней мере относится к ней он стал холодней. Не сразу, а постепенно, и Чармэйн до последнего цеплялась за него. Он стал более раздражительным, часто искал повода для ссоры. Сами ссоры были ужасными, после них Чармэйн еле доползала до кровати, чтобы выплакать обиду. Эльф умеет задевать, поняла она тогда. А еще ее мучила мысль, что она предложила всю себя и этого оказалось недостаточно. Значит и сама Чармэйн ничего не стоит.

Фейри поманил ее сладкими обещаниями, ни одно из них не выполнив, а потом выместил на ней раздражение, скопившееся, по непонятной причине. Тогда началось настоящее мучение, прежние томительные месяцы служили лишь прелюдией. От чувства собственного достоинства не осталось и следа, эльф во всем находил недостатки: неуклюжесть Чарм, доверчивость, граничившая с глупостью, ее самолюбие, фигура...

Чармэйн слушала, но не понимала. Пыталась исправиться, угодить. Не хотела отпускать никакой ценой, цеплялась за те крохи, что эльф давал.

До тех пор, пока однажды не увидела с другой.