Жена Лесничего

Но я словно ослеп… Не видел мелких оплошностей, считал Тейла идеалом, во всем старался ему потакать, чтобы снискать одобрение. Мой отец не ладил с матерью. Когда я был ребенком, он ушел в большой мир, ты слышала, наверное. Я на Тейла смотрел как на наставника, а шутки воспринимал как уроки. Когда упал с крыши дома, руку поломал, звал Тейла, искал его по всему лесу, но не докричался. Пришлось тащиться в Вирхольм к лекарю, тот хорошо заживил. Много времени утекло, пока понял, что они людей за своих не считают. Сломанная корзинка? Ты хорошо сказала…

Чармейн подошла к Дэмиену, несмело обняла за талию, прижалась грудью, заглянув в глаза. Муж смотрел без завесы отчужденности, сочувствующе и с тоской.

— Но все же стоит Тейлу позвать, и я бегу за ним, сломя голову, — повинился Дэмиен.

— У меня тоже так было раньше.

— Раньше? И что изменилось?

— Я встретила тебя.

Он усмехнулся, поджав губы, но не отпустил ее, а прижал крепче, будто позволяя себе обмануться ее словами. Чармейн встала на цыпочки, подставив губы для поцелуя, нежного и мягкого. Она потерлась о щеку Дэмиена, провела ладонями по плечам, груди. Отряхнула пылинки с рукавов мужа.

В такие моменты Чармейн предпочитала не говорить, а делать. Усадила Дэмиена подле стола, подала плошку ополоснуть руки с лицом, а затем стакан чистой воды. Да и он ощутимо расслабился от заботы.

Руки привычно принялись за работу, а мысли унеслись далеко, обратно к единорогу и знамению. Вдруг Чармейн словно очнулась и обнаружила Дэмиена рядом, помогающего разложить по местам, принесенное из Вирхольма. Ее так растрогала его безмолвная, не требующая ничего взамен, помощь, что Чармейн опять потянулась за поцелуем. Муж обнял ее за талию, углубил поцелуй и ласка за лаской они вновь остались без одежды.

Только на сей раз, начав нежно, Дэмиен внезапно завел руки Чармейн за голову. Она видела лицо мужа над собой и вдыхала его пряный человеческий запах, но ощущение беспомощности дернуло за крючок, высвободив лавину воспоминаний.

Быть беззащитной — значить терпеть боль, дергаться куклой в чужих жестких руках, безвластной над собственным телом. Те ощущения были настолько болезненны, что Чармейн настил за настилом погребла их в самом далеком чулане сознания. Оттуда, они управляли ею невидимым бичом, подхлестывая страхом, заставляя стать совсем другим человеком, лживым и отвратительным самой себе.

А теперь твердая ухватка мужа, и его запах, и ощущение того, что можно быть беспомощной и ей не причинят вреда, все это нахлынуло на Чармейн потоком бурным и живительным, тугой волной круша заслоны, проникая до глубокого чулана и чистыми струями смывая прошлое.

Чармейн дрожала, а Дэмиен следил за ней внимательным взглядом, осторожничая не перейти границы доверия. Страх и ласка соединились, Дэмиен не отпускал руки Чармейн, заставляя чувствовать себя пассивной и защищенной. Оба получали то, что было им мучительно нужно — Чармейн доверие, а Дэмиен, силу.

Когда с последним рывком он поцеловал ее и, погладив запястья опустился рядом, то Чармейн доверчиво прижалась к нему, греясь у горячего тела мужа.

Как он сумел понять, что нужно сделать, чтобы исцелить рану, не дающую Чармейн нормально жить? Неужели подсказал тот самый дар, который заставлял Дэмиена бросать все и нестись в лес сломя голову на помощь попавшему в беду зверю?

Чармейн оперлась на локоть и сказала мужу:

— Дэмиен, так больше нельзя. Ты должен решить раз и навсегда, что хочешь со мною делать. Уверена, если твердо решишь отказаться, лес выпустит меня.

Дэмиен усмехнулся, прикрыв глаза.

— Что я могу с тобою делать, Чармейн? Ты приворожила меня покрепче чар лесных Фейри.

— Не прибедняйся, тоже хорош. Я за Тейлом так не бегала, как за тобой

— Значит, мне есть чем гордится.

— Правда это странно, Дэм? Что можем спокойно говорить о них, не скрываясь друг от друга.

— Это хорошо, Чармейн.

— Раз так, — Чармейн перебралась лежать прямо на живот мужа и заглянула к нему в лицо, — то скажи, понимаешь ли ты, что Фейри нас разлучат?

Дэмиен встрепенулся, но Чармейн крепко держала его и не дала увернуться от ответа.

— Тейл может забрать меня под холм в любую минуту. Я сама согласилась тогда стать его суженой и теперь не знаю, как от него освободиться… А ты молчишь, будто ничего не происходит…

— Я сам не знаю всех тайн леса. Но послушай, Чармейн, раньше он и вправду мог тебя утащить под холм, и не знаю почему промедлил, но теперь-то, ты больше не одна, а на ребенка в твоем чреве заклятия не наложено.

— Ребенок его, Дэмиен, — хрипло прошептала Чармейн. — Это, ты ведь тоже понимаешь.

Дэмиен резко вывернулся из ее объятий, оттолкнулся от пола и сел, ссутулившись.

— Ладно, Чармейн, я все понял. Раз сама напросилась, то держись, — сказал он, поджав губы. — Чужой ребенок… Отчего не дождалась меня, Чармейн? Почему я должен делить любимую женщину с другим? И Тейл… Ты не могла бы выбрать другого любовника? Любого из Вирхольма я бы пережил, он бы не мелькал перед глазами, ты бы его забыла со временем. Чужой ребенок… Ты думаешь, я смогу полюбить его, Чармейн?

— Ты спрашиваешь меня?