Жена ловеласа

— Я на месте, — взволнованно сказал он, неожиданно для самого себя начиная паниковать. — Сижу напротив телесуфлера. Что мне делать теперь?

— Прочти, что написано на экране, — приказала Мэгги.

Золтан медленно заскользил глазами по тексту, выхватывая знакомые слова, имена и названия. Нажал на указывающую вниз стрелку, и на экране развернулся список второстепенных новостей. В конце он увидел слово «ambassadeur».[72] И прочел вслух, на своем ломаном французском:

— «Son Excellence, 1'ambassadeur des Etats Unis, Monsieur Seton Salter…[73]» Может, назовем его «Salope[74]»?

— Нет, лучше «Salaud»,[75] я полагаю, — возразила Мэгги. — С французским произношением Дельфины его имя будет звучать как «c'est un salaud».

— Как пишется?

— S-a-l-a-u-d.

— «Т» или «Д»?

— «Д», как… Девоншир.

— Или Дебрецен?[76]

— Дебрецен.

— Curva jo, — выругался он по-венгерски и продолжил читать: — «…a ete recu par le Ministre des Affaires etrangeres au Quai d'Orsay…[77]»

— Quai, Quai?

— Con?[78] — услужливо предложил Золтан.

— Нет, давай сосредоточимся на Ке-д'Орсе.

— Какое грубое слово похоже на это?

— Может, ordures?[79] — Мэгги с сомнением произнесла слово по буквам. — А что там дальше?

Золтан впечатал «ordures», нажимая на клавиши указательными пальцами. Радостно прочел:

— «…pour feter ensemble…[80]» Слово «feter» очень похоже на «peter» — «пукать»…

— Я знаю значение слова «peter»! Дальше. Золтан продолжал водить длинным ногтем по строкам текста.

— «…l'anniversaire de la consegne de la statue de la Liberie par le gouvernement francais a la mairie…[81] — Тут он остановился. — …Merde de New York!»[82]

Мэгги хотела возразить, что слово «дерьмо» слишком уж бросается в глаза, но Золтан прервал разговор. В коридоре послышались тяжелые шаги.

Он быстро нажал «стрелку вверх», встал при появлении в дверях массивного Лероя и сообщил ему:

— Cava. Tout Ok.[83]

— Merci. Alors, a la prochaine fois.[84]

— Pas de quoi,[85] — ответил Золтан и поспешил удалиться. Было уже двадцать минут восьмого. Он спустился на лифте и молча вышел через стеклянные двери, намереваясь посмотреть новости по телевизору в баре.

Усевшись на свое обычное место, он вытер носовым платком пот с лица, вновь позвонил в гостиницу и спросил у Мэгги:

— Вы смотрите?

— Конечно! — Она в тревожном возбуждении положила трубку. Взгляд ее будто приклеился к экрану в ожиданий ежевечернего явления Дельфины народу.

Золтан заказал себе в качестве поощрения виски с содовой. Телевизор светился в углу — передавали прогноз погоды. Вот наконец появилась Дельфина на небесно-голубом фоне, раскладывая на столе бумаги.

— Mesdames, messieurs, bonsoir.[86] — Она сверкнула ослепительной улыбкой и приступила к оглашению новостей, уже известных Золтану. Как обычно, ее лицо оставалось бесстрастным, даже когда она описывала унесшую человеческие жизни дорожную аварию с участием пассажирского автобуса, произошедшую в пригороде Парижа. И вот она была уже совсем близко от приготовленной Золтаном ловушки… от волнений у него участилось дыхание.

Дикторша произнесла имя американского посла — и глазом не моргнула, обозвав его при этом мерзавцем. Даже тот факт, что посол, находясь на навозной набережной, активно портил воздух на пару с министром иностранных дел, нисколько не смутил Дельфину. Терять самообладание она начала, лишь когда произнесла перед упоминанием о Нью-Йорке слово «дерьмо» вместо слова «мэрия». В ее холодных глазах отразилось беспокойство. В студии раздался телефонный звонок. Она схватила трубку и возбужденно произнесла:

— A vous le reportage de Mireille St Just?[87]

— Elle dit «merde»?[88] — спросил из-за барной стойки озадаченный Гастон.

— Elle dit «merde», — с широченной улыбкой подтвердил Золтан. Одним большим глотком прикончив свою порцию виски, он подхватил ящик с инструментами, попрощался с Гастоном и вышел из бара. В тот вечер он выпивал там последний раз.

Мэгги выключила телевизор и осталась ждать Золтана у себя в номере. В голове царил полный сумбур. Первой ее реакцией на увиденное был шок. Месть Мойсхен носила сугубо приватный характер и уж точно — в этом Мэгги была уверена — не стала достоянием гласности. Месть Дельфине должна была стать публичной — так было задумано, однако теперь ее терзали смутные опасения. На сей раз событие, в которое были вовлечены миллионы телезрителей Франции, пахло скандалом на государственном уровне, и скандал этот мог повлечь за собой нежелательные последствия, в том числе и для Мэгги.

Она вспомнила Джереми. А вдруг он и в самом деле смотрит на нее сверху, из своего далекого небесного обиталища, и видит, до какой низости опустилась его жена? Как же он, должно быть, шокирован! Подумать только — «дерьмо»! Поступок Мэгги самым вопиющим образом противоречил взглядам Джереми на жизнь, его представлениям о приличиях. И о Золтане не следует забывать. Неужели Мэгги своими руками создала монстра — безжалостного сына Франкенштейна, готового погрузить всю Европу в смрадную мглу злобы и мести любовницам Джереми и всем неверным супругам вообще?