Жена моего любовника

— Слушай, Кать, сделай доброе дело, пригласи ко мне в больницу маникюршу. Ну не могу я с такими ногтями ходить! И принеси мне косметику.

Никита усмехнулся и под предлогом того, что ему надо позвонить другу, удалился. Понимаю, ему надоела тягостная, напряженная атмосфера, повисшая в палате. И Ксеньке надоела — она отправилась скакать по коридору. Сергей лежал неподвижно, похоже, задремал. Ольга же поминутно оглядывалась на дверь и прислушивалась. Уже и мне передалось ее нетерпеливое желание увидеть Эгамбельды. Наконец он прибыл — смуглый и гибкий восточный человек с широкоскулым лицом, подернутым щетиной, и стрекоза чуть не сверзилась со стула, всем корпусом потянувшись к чемпиону по айкидо и завопив: «Эгем, любовь моя!» Он подхватил колченогую модель на руки и расцеловал, не стесняясь ни законного супруга, ни меня, ни Темы. Между тем в глазах Сереги плескалась такая горечь, что впору отравиться!..

— У вас все спокойно? — уточнил несколько опешивший капитан Кравцов.

— Да, спокойно…

— Ну, тогда я, пожалуй, пойду, а то час поздний, семья заждалась. Охранник предупрежден, что надобно следить за палатой. Надеюсь, обойдется без эксцессов.

— И мы пойдем в мою палату, — заявила Ольга и простонала: — Ос-споди, целых два дня не виделись! Я чуть не сдохла!

— Катрин, теперь ты представляешь, как я жил все эти пять лет? — спросил Волков.

Он еще рассчитывал на мое понимание! Да катитесь вы ко всем чертям, семейка Адамс! Ради чего я колочусь, за что терзаюсь?!

Встала и величественной походкой вдовствующей императрицы направилась к двери.

— Та-та, — позвал меня Тема, протянув ручки.

— Эй, ты куда? — вскричала Лялька. — Детей-то забери!

— Спасибо вам, Катя, Федор Игнатьевич мне рассказал, как вы отважно боролись за спасение сейфа. Я вижу, вы и о детях хорошо заботились. — Эгамбельды, не выпуская из рук стрекозу, склонил голову в поклоне. — Прошу вас, останьтесь с ними, пока Оленька не поправится!

Да, он не красавец, но что-то привлекательное все же есть, некое благородство и загадочность, которые вкупе ценнее, чем смазливость… Спортсмен унес любовницу, а мне довелось потчевать жиденькой ячневой кашей — больничным ужином — раненого и его отпрысков. Ели все неохотно. Ксюша ныла, что ей скучно без телевизора, и просилась домой, Артем клевал носом.

— Не уходи, посиди со мной, — попросил Серый. — Положи мне руку на лоб. Помнишь, Катрин, как ты гладила мои волосы на набережной? Больше никто так не делал…

Скорее всего, он лгал, просто сейчас нуждался во мне, как Лялька в костылях. Но я выполнила просьбу, одной рукой покачивая Темочку. Его отец слабо улыбнулся, разнеженно смежил веки и спросил:

— А что у тебя за отношения с тем парнем? По-моему, ты ему нравишься, но он ведь слишком молод для тебя.

— А зачем мне старый мерин? Старый не вспашет, не засеет, — хмыкнула я, припомнив прибаутки побитого мужичка из приемного покоя.

— Это кого ты считаешь старым? — нахмурился ревнивец.

— Мало ли…

— Я не понимаю, Катрин… Ты меня совсем разлюбила, что ли?!

— Нет, не совсем, — нагнувшись над ребенком, уснувшим в моих объятиях, я коснулась губами щеки Сергея. В этом поцелуе не было и тени эротизма — так целуют дальних родственников. Но Волкова не устроила постность лобзания. Притянув меня за шею, он впился в мои губы настоящим полновесным, сочным поцелуем…

И тут грохнуло, как гром среди ясного неба! Оконное стекло со звоном рассыпалось, а у меня сработал рефлекс в случае опасности прятаться под кровать, куда и отправила перепуганного мальчика.

— Ма-а-ама! — истошно завопила Ксения и вцепилась в меня.

— Прячься скорее!

Я толкнула ее под кровать и двумя руками стала спихивать на пол Сергея, который оказался очень тяжелым и не помогал мне, а только стонал и скрежетал зубами от боли. Впрочем, стоны и детский плач уже и не слышались из-за оголтелого свиста пуль — по окну стреляли из автомата. Еле успела скинуть раненого, как из его матраса и подушки полетели ошметки ваты. Всем телом налегла на Тему, прикрыв его собой, одной рукой притянула к себе голову Ксюши, другой — голову Серого Волка. На нас летело крошево штукатурки и стекол, а пули свистели поверху. Одна попала в лампочку на потолке, и свет погас. В тот момент и автоматная стрельба прекратилась. Девочка визжала на одной пронзительной ноте: «А-а-а-а!», я старалась ее перекричать: «Ничего, ничего! Все в порядке, мы все живы!» — хотя сама просто остолбенела от страха.

На подоконник вскочила черная тень. Массивный ботинок выбил из рамы остроугольный осколок стекла, опасно дыбившийся снизу. Иоакимис грузно спрыгнул в палату. Я беззвучно молилась: «Молчите! Молчите! В темноте нас не видно!» Но разве детям заткнешь рты? Оба малыша голосили.

Налетчик споткнулся об опрокинутый стул, направляясь к нам, и тут мои нервы сдали, я завопила:

— Да помогите же хоть кто-нибудь! Убивают!!!

— Помогите!!! — тоненьким визгом вторила Ксения.