Жена мудреца (Новеллы и повести)

Она сама еще толком не знала, что именно решится, но чувствовала, что это невыносимое смятение не может длиться долго. Так или иначе, оно должно будет кончиться. К концу дня она опять пошла с мальчиком гулять среди виноградников, но не зашла на кладбище. Она болтала с Фрицем, расспрашивала его обо всем, слушала его рассказы, рассказывала ему кое-что сама, как часто делала и раньше, пыталась объяснить ребенку, как далеко солнце отстоит от земли, почему из туч льет дождь и как растут виноградные гроздья, из которых приготовляют вино. Она не сердилась, как прежде, когда мальчуган невнимательно слушал ее, потому что отлично понимала, что говорит только для того, чтобы отвлечься от своих мыслей. Затем она спустилась с холма и пошла по каштановой аллее обратно в город. Вскоре она встретила Клингемана, но это не произвело на нее ни малейшего впечатления; он говорил с нею натянуто вежливо, держал все время в руке соломенную шляпу и напускал на себя глубокую и мрачную серьезность. Он, казалось, очень постарел, и она заметила, что одет он, в сущности, совсем не элегантно, а скорее неряшливо. Она вдруг представила себе невестку в объятьях Клингемана, и ей стало очень противно. Потом она села на скамью и, чтобы ни о чем другом не думать, все время с напряженным вниманием смотрела, как Фриц играет с детьми.

Вечером она пошла к родственникам. У нее было такое ощущение, будто она все это давно подозревала, — разве можно было не заметить странных отношений между деверем и невесткой? Деверь опять подшучивал над Бертой и над ее поездкой в Вену, спрашивал, когда она снова поедет туда и скоро ли станет известно о ее помолвке. Берта подхватила его шутливый тон и сообщила, что у нее, по крайней мере, дюжина претендентов, и среди них один министр, но при этом она сознавала, что говорит и улыбается механически, а душа ее застыла и молчит. Рихард сидел рядом с нею и иногда касался ее колен, и когда он поднес ей стакан вина, а она, отказываясь, отвела его руку, то почувствовала, как приятное тепло разлилось по всей ее руке до самого плеча. Она обрадовалась этому. Ей показалось, что она изменяет Эмилю. И это было справедливо: пусть бы Эмиль узнал, что в ней еще живы чувства, что она такая же, как другие женщины, и может позволить юному племяннику обнять ее, как позволяет ему, Эмилю. Да, пусть бы он узнал! Вот о чем следовало написать ему, а не посылать униженное и страстное письмо!.. Но и под напором таких мыслей в глубине души она оставалась серьезной и чувствовала себя совсем одинокой, ибо знала, что никто даже не догадывается о ее переживаниях.

Затем, когда она возвращалась домой по пустынным улицам, она встретила офицера, которого знала в лицо, с красивой женщиной — ее Берта видела впервые. Она подумала: по-видимому, из Вены. Ей было известно, что к офицерам иногда приезжают женщины. Она позавидовала этой особе, ей хотелось, чтобы и ее провожал сейчас красивый молодой офицер... Почему бы и нет? Все в конце концов таковы... и она теперь не может считать себя порядочной женщиной! Эмиль ведь тоже не верит этому, а ей все равно!

Берта приходит домой, раздевается, ложится в постель. Но в комнате слишком душно. Она опять встает, подходит к окну, открывает его; на улице уже совсем темно. Быть может, кто-нибудь смотрит на нее с улицы, видит, как светится в темноте ее кожа... Что же, если бы кто-то и увидел ее раздетой, она ничего не имела бы против... Потом она опять ложится в постель... Да, она не лучше других! И зачем ей быть лучше... Мысли ее расплываются... Он виноват в этом, он довел ее до этого, он взял ее на одну ночь, словно уличную девку, — и до свиданья! Ах, тьфу, тьфу! Какие подлецы мужчины! И все-таки... это было так прекрасно...

Она засыпает.

Наутро пошел тихий теплый дождь. И Берте легче было переносить свое невероятное нетерпение, чем при палящем солнце... Ей казалось, что за время сна многое в ней улеглось. В мягком сумраке этого утра все представлялось ей проще, естественней. Завтра придет долгожданное письмо, а сегодня такой же день, как сотни других. Она отправилась к своим. С племянником была на сей раз очень строга и ударяла его по пальцам, когда он совсем плохо играл. Он был для нее ленивым учеником — и только.

После обеда у нее явилась мысль, которую она сочла достойной всяческой хвалы. Она уже давно решила обучать своего малыша грамоте, сегодня пора начать, и целый час она билась над тем, чтобы научить его разбирать несколько букв.

Дождь все еще лил, жаль, что нельзя пойти гулять! День будет тянуться долго, очень долго. Она должна наконец пойти к Рупиусу. Возмутительно, что она ни разу не зашла к нему с тех пор, как вернулась. Вполне возможно, что ему немного стыдно, так как недавно, говоря с ней, он произносил такие громкие слова, а Анна все-таки остается с ним.