Жена мудреца (Новеллы и повести)

Анна забеспокоилась, она поворачивает голову то туда, то сюда, часто, быстро, все быстрее... Чей-то голос позади Берты тихо произносит: «Начинается». Берта обернулась. Это сказала сиделка; у нее веселое лицо, но теперь Берта замечает, что такое выражение означает не веселость, а лишь неизменную решимость не выдавать своей скорби, и она находит это лицо невыразимо ужасным... Как она сказала?.. «Начинается»... Да, как концерт или театральное представление... И она вспомнила, как у ее постели тоже произнесли однажды это слово, когда у нее начинались роды.

Анна вдруг широко открыла глаза, устремила взгляд на мужа и очень внятно сказала, тщетно пытаясь приподняться:

— Только тебя, только тебя... поверь мне, тебя одного я... — Последнее слово нельзя было разобрать, но Берта угадала его.

— Я знаю, — сказал Рупиус.

Он нагнулся и поцеловал умирающую в лоб. Анна обвила его обеими руками, он прильнул губами к ее глазам. Сиделка опять вышла. Вдруг Анна оттолкнула мужа, она больше не узнавала его, она впала в беспамятство. В испуге Берта поднялась, но осталась стоять у постели. Господин Рупиус сказал ей:

— Теперь уходите. — Она медлила. — Уходите, — строго повторил он.

Берта поняла, что должна уйти. На цыпочках удалилась она из комнаты, как будто шум шагов мог еще нарушить покой Анны. Когда она вышла в переднюю, то увидела доктора Фридриха, он снимал пальто, переговариваясь с молодым врачом, младшим врачом больницы. Он не заметил Берту, и она услыхала, как он сказал:

— В любом другом случае я должен был бы донести об этом, но раз дело так складывается... Кроме того, это был бы ужасный скандал, и бедный Рупиус пострадал бы больше всех, — Тут он увидел Берту. — Здравствуйте, фрау Гарлан.

— Скажите, господин доктор, что у нее, в сущности? Доктор Фридрих бросил взгляд на младшего врача; затем ответил:

— Заражение крови. Вы знаете, сударыня, что иногда умирают от пореза пальца, не всегда удается найти очаг воспаления. Это большое несчастье... да, да. — Он направился в комнату, ассистент последовал за ним.

Берта, ошеломленная, вышла на улицу. Что означают услышанные ею слова? Донести? Скандал? Не отравил ли сам Рупиус свою жену? Нет, что за чепуха! Но с Анной что-то сделали, это несомненно. И это каким-то образом связано с ее поездкой в Вену — ведь она заболела на следующую же ночь... Берте вспомнились слова умирающей: «Только тебя, тебя одного я любила!» Разве эти слова не прозвучали, как мольба о прощении... Только тебя любила, но с другим... Конечно, у нее был любовник в городе... Ну, и что же дальше?.. Да, она хотела уехать и все-таки не сделала этого... Как она сказала тогда на вокзале: «Мне пришлось принять другое решение...» Да, вероятно, она распрощалась с любовником в Вене и здесь — отравилась?.. Но почему же, если она любила только своего мужа? И она не лгала! Конечно, нет! Берта ничего не могла понять...

Почему она ушла от Рупиусов?.. Что ей делать теперь?.. Она слишком взволнована, чтобы чем-нибудь заняться. Она не может пойти ни домой, ни к родственникам, ей необходимо вернуться туда... А если бы сегодня пришло другое письмо от Эмиля, неужели и тогда Анна умерла бы?.. Право, она теряет рассудок... Одно не имеет никакой связи с другим, и все-таки... почему она не может отделить одно от другого?

Она снова поспешно поднялась по лестнице. Не прошло и четверти часа, как она вышла из этого дома. Дверь в квартиру была открыта, сиделка находилась в передней. «Все кончено», — сказала она. Берта прошла дальше. Господин Рупиус один сидел у стола, дверь в комнату покойной была закрыта. Он подождал, пока Берта подошла к нему совсем близко, схватил ее руку, протянутую к нему, и сказал:

— Зачем она это сделала? Зачем она это сделала?

Берта молчала.

Рупиус продолжал:

— В этом не было необходимости, клянусь богом, в этом не было необходимости. Что мне за дело до других, не правда ли?

Берта кивнула головой.

— Надо было беречь жизнь — вот в чем дело. Зачем она это сделала?

В голосе его слышалось рыданье, хотя казалось, он говорит совершенно спокойно. Берта плакала.

— Нет, в этом не было необходимости! Я вырастил бы его, вырастил бы, как собственного ребенка.

Берта широко раскрыла глаза. Теперь она все поняла, и ужасный страх охватил ее. Она подумала о себе. Что, если и она тоже в эту единственную ночь... в этот единственный час?! Она так испугалась, что казалось, лишится чувств. То, что до сих пор представлялось ей почти невероятным, вдруг превратилось в уверенность. Не могло быть иначе, смерть Анны была предзнаменованием, перстом божьим. И вдруг она вспомнила о той прогулке в Вене двенадцать лет тому назад, когда Эмиль поцеловал ее и она почувствовала страстное желание иметь ребенка. Почему не испытывала она такого же чувства, когда недавно лежала в его объятиях?.. Да, теперь она знала: она хотела только минутного наслаждения, она не лучше какой-нибудь уличной девки, и было бы лишь заслуженной небесной карой, если бы она погибла от своего греха так же, как та несчастная, которая лежит там.

— Я хотела бы еще раз взглянуть на нее, — сказала она.