Жена мудреца (Новеллы и повести)

— Ах, значит, сделка расстроилась? Но неужели это так тебя взволновало? Да говори же! Ведь не мог же ты так, без причины... Я рад, конечно, твоему посещению... Да говори же, в чем дело. Или прикажешь мне догадываться? Какая-нибудь любовная история? — Он улыбнулся. — Измена?

Греслер отмахнулся рукой.

— Она умерла, — сухо бросил он и, неожиданно встав, заходил взад и вперед по комнате.

— Вот как, — сказал Белингер и замолчал, но, когда Греслер проходил мимо него, адвокат взял его за руку и крепко ее пожал.

Греслер опустился на стул и, стиснув голову руками, горько заплакал, так, как не плакал с самого детства. Белингер терпеливо ждал и курил сигару. Временами он заглядывал в разложенные на столе бумаги и делал в них какие-то пометки. Когда через некоторое время Греслер, по-видимому, немного успокоился, он мягко спросил его:

— Как же это случилось? Она ведь была еще так молода.

Греслер поднял глаза. Губы его искривила саркастическая улыбка.

— Разумеется, она умерла не от старческой дряхлости. Скарлатина. И виноват в этом я. Да, да, один я.

— Ты? Принес заразу из больницы?

Греслер покачал головой, встал и опять заходил взад и вперед. Он был в глубоком отчаянии, размахивал руками, дышал прерывисто и тяжело. Белингер, откинувшись на спинку кресла, следил за ним взглядом.

— А что, если ты расскажешь мне все подробно? — предложил он. — Может быть, это тебя хоть немного успокоит.

И доктор Греслер — сперва запинаясь, потом все более связно, хотя и не совсем по порядку, — стал излагать историю своей жизни за последние месяцы. При этом он то расхаживал взад и вперед, то останавливался — в углу, у окна, у письменного стола. Он рассказал не только про Катарину, но и о Сабине, о своих надеждах и опасениях, о своей второй молодости, о своих мечтах и о том, как в конце концов все пошло прахом. Временами у него было такое чувство, словно умерли они обе — и Катарина и Сабина — и словно он один повинен в их смерти. Белингер перебивал его иногда любопытными и участливыми вопросами. Когда же наконец перед ним раскрылась вся картина переживаний его друга, он обратился к нему:

— Скажи, пожалуйста, ты действительно вторично приехал сюда с намерением... жениться на ней?

— Конечно. Уж не думаешь ли ты, что меня остановило бы ее прошлое?

— Нет, не думаю. Я прекрасно знаю, что женщины с прошлым все же предпочтительней женщин с будущим.

И Белингер отвел глаза в сторону.

— Ты, пожалуй, прав, — ответил Греслер и, взглянув на друга, добавил: — Да, вот что я еще хотел сказать тебе...

Он запнулся.

Тон его слегка удивил Белингера.

— Что же именно? — спросил он.

— Я прочел твои письма к Фридерике, твои... и еще другие.

— Вот как, — невозмутимо произнес Белингер и грустно улыбнулся. — Это было так давно, друг мой!

— Да, давно, — повторил Греслер. И, чувствуя потребность высказать хотя бы немногословно, но вполне определенно свое мнение по этому поводу, добавил: — После чтения этих писем мне, разумеется, стало ясно, почему вы не поженились.

Белингер сначала посмотрел на него с непонимающим видом. Потом уголки его рта дрогнули, и он заговорил:

— Ах, вот оно что! Ты думаешь... потому что она... мне изменила. Так, кажется, это называется? Господи, из чего только не устраиваешь историй в юные годы! На самом деле она обманывала только себя, и я — тоже. Да, да, именно так. Ну, да все равно, теперь уж слишком поздно.

Оба замолчали.

— Да, это было давно, — повторил еще раз Греслер, словно во сне.

Вскоре он почувствовал страшную усталость. Веки закрылись сами собой. Но он тотчас же очнулся, потому что Белингер взял его за руку и стал дружески уговаривать провести у него остаток ночи, поскольку час уже поздний. Он готов уступить ему свою постель. Но Греслер предпочел лечь на диване, тут же, в накуренной комнате, и сейчас же, не раздеваясь, заснул тяжелым сном. Белингер накрыл его одеялом, отворил ненадолго оба окна, привел в порядок бумаги на столе и оставил спящего друга одного.

Когда Греслер проснулся, Белингер стоял перед ним с участливой улыбкой.

— С добрым утром, — сказал он, ласково глядя на него.

«Словно врач на больного ребенка после целительного сна», — подумал Греслер. Холодное осеннее солнце озаряло комнату. Греслер понял, что спал очень долго, и спросил:

— Который теперь час?

В это время на башне как раз начало бить двенадцать.

Греслер поднялся и протянул своему другу руку.

— Благодарю за гостеприимство. Теперь пора и домой.

— Я тебя провожу, — предложил Белингер. — Сегодня воскресенье, мне все равно нечего делать. Но прежде ты позавтракаешь, и, кроме того, для тебя уже приготовлена ванна.