Жена мудреца (Новеллы и повести)

— В моей карете я, наверно, все же имею право поехать с тобой, — процедил он сквозь зубы.

— Пожалуйста.

Карета тронулась.

— Может быть, ты все же объяснишь? — спросил Август.

Она не ответила.

— Откуда ты приехала?

Она молчала.

— Ты была с ним?

— Нет, — сказала она, — но я ищу его.

— Что?

— Да.

— Ты его любовница?

— Нет. Но будь спокоен, сегодня я стану ею.

Август протянул руку к сигнальному свистку для кучера, но Альбертина с силой отвела ее.

Август выглянул в окно: они ехали по Рингу. Альбертина искоса посмотрела на него.

— Тебя интересует, куда мы едем?

Август вздрогнул и ничего не ответил. Она продолжала, жестоко и со злорадством:

— Я ждала его после театра; но он ушел раньше... я поехала к нему на квартиру, но его не было дома. Тогда я поехала в трактир, куда он иногда заходит; там его тоже не оказалось. И знаешь, почему я сейчас заехала домой? Потому, что я всюду, и у него дома, и в трактире, велела немедленно, как только он появится, послать его ко мне. А теперь мы опять едем в театр; я не успокоюсь, пока не найду его, понятно?

Август не проронил ни слова; он готов был задушить ее.

Карета проехала по мосту через Дунай и спустя несколько минут остановилась в узком переулке у здания театра, напротив небольшой двери, которая вела на сцену. Бландини выскочила из кареты; Август за ней. Дверь была давно заперта. Проходивший мимо сторож с любопытством посмотрел на молодую даму, в полночь дергающую звонок у театра. Через несколько секунд Дверь отворилась, с фонарем в руке показался швейцар...

— Господи, фрейлейн Бландини, да что же это? Что случилось? Вы что-нибудь забыли?

— Ах, посветите мне.

Август стоял позади нее.

— Этому господину здесь делать нечего, — сказала Бландини, — заприте.

Она оттолкнула Августа, сама захлопнула дверь, и швейцар запер ее. Спеша в сопровождении швейцара по узкому, низкому коридору, который вел на сцену, она спросила его:

— Вы видели, как уходил Роланд?

Швейцар задумался.

— Сейчас, фрейлейн, в уборных, конечно, никого уже нет. Я запер еще два часа назад.

— Вы видели, как он уходил? — повторила она умоляющим голосом.

Они стояли теперь на большой, темной сцене. От фонаря, который держал швейцар, падал сноп света на белую суфлерскую будку. Кулисы с обеих сторон, в темноте, казались непомерно огромными. Исполинской стеной стоял железный занавес.

— Да... видел... — сказал швейцар, —... право, не могу припомнить. Вы уж простите меня, фрейлейн, но мимо меня проходит столько народу. Всех ведь не усмотришь, правда?

Бландини постояла еще секунду, подумала, затем быстро направилась за кулисы и начала подниматься по маленькой лесенке. Швейцар, спешивший за нею с фонарем в руке, крикнул ей:

— Но, фрейлейн, это же уборные господ актеров.

Она не ответила, быстро взбежала наверх и неожиданно очутилась в темноте. Пришлось дожидаться ковылявшего сзади с фонарем швейцара. Она тяжело перевела дыхание. Когда швейцар догнал ее и в коридоре замерцал слабый свет фонаря, она спросила:

— Где уборная Роланда?

— Да я, фрейлейн, и сам не знаю, я ведь здесь никогда не бываю. Но вот тут наверху имена написаны.

Она взяла у него фонарь и толкнула первую попавшуюся дверь.

— Что вы, фрейлейн, заперто ведь. Господа, когда уходят, почти всегда запирают за собой. А потом, эта уборная ведь вовсе не господина Роланда.

Фрейлейн Бландини поспешила дальше; у каждой двери она поднимала фонарь и читала имена. Наконец, она нашла то, что искала. К двери был приклеен белый листок бумаги, и на нем стояли три имени: Энгельберт Брунн, Освальд Фридеман, Фридрих Роланд. Она нажала ручку, но эта дверь тоже была заперта. Швейцар покачал головой.

— Знаете, фрейлейн, если вы там что забыли, так оно же не пропадет, завтра возьмете.

— Вы... Роланд... — обратилась к нему Бландини. — Роланд ведь освобождается после второго акта; он ушел, наверно, раньше других, и вы не могли его не заметить.

— Да, фрейлейн, очень может быть, что я его видел. Как не видеть... Но вот убейте — не помню.

Несколько секунд Бландини стояла, не зная, что предпринять. Вдруг ее словно осенило. Она пошарила в кармане и облегченно вздохнула.

— Может быть, подойдет, — прошептала она, держа в руке ключ от своей уборной. Она вернула фонарь швейцару и, суетясь, стала пробовать ключ. Он подошел. Она повернула его в замке раз, другой, нажала на ручку — дверь открылась. Прямо перед нею у окна вытянулась какая-то невероятно высокая тень. «Это костюм», — подумала в первую минуту Бландини. Она вырвала у швейцара фонарь и, подняв его, громко вскрикнула.

— Господи, что это? — воскликнул швейцар и бросился к окну.

Было такое впечатление, что там стоит живой Фридрих Роланд; руки его бессильно повисли, голова упала низко на грудь. Он был в том же фантастическом костюме, даже накладные усы остались на месте; не было лишь парика, и его жидкие, прямые, седые волосы торчали во все стороны.

— Он повесился, — простонал швейцар, —... повесился.

Он поставил фонарь на столик рядом с баночками румян и париком. Потом нащупал пальцы покойника и провел по рукам вверх, до самой шеи...