Жена мудреца (Новеллы и повести)

И он рассказал, что в Берлине, живя у родителей матери, она, по его мнению, попала в слишком мещанскую среду. Одно время она брала там уроки пения и драматического искусства, но потом бросила из-за непреодолимого отвращения к чересчур развязным манерам своих подруг.

— У фрейлейн Сабины очень чистая душа! — отозвался Греслер, сочувственно кивнув.

— Да, да, конечно! Но что это, дорогой доктор, в сравнении с огромным счастьем познать жизнь во всех ее проявлениях — и возвышенных и низменных!

— Разве такой удел не лучше, чем просто сохранить в чистоте душу? — Он посмотрел по сторонам и затем раздраженно продолжил: — И вот в один прекрасный день она отказалась от всех своих — более того, от всех моих — планов насчет искусства и славы и — несомненно, из духа противоречия — поступила на курсы сестер милосердия; она открыла вдруг в себе особое призвание к этой профессии.

Доктор покачал головой.

— Но, кажется, и эта профессия не принесла вашей дочери полного удовлетворения; если я в прошлый раз правильно ее понял, она скоро бросила эту работу?

— Это было вызвано особыми обстоятельствами, — возразил Шлегейм. — Будучи сестрой милосердия, она познакомилась с одним молодым врачом и обручилась с ним. Это был очень способный молодой врач; по слухам, на него возлагали большие надежды. Я сам так и не успел познакомиться с ним лично. К сожалению, молодой человек умер, — договорил он тихо и поспешно, потому что мимо прошел Карл.

— Умер, — повторил как бы про себя и без особого сожаления Греслер.

Карл сказал, что под елями уже приготовлен кофе. Они отправились в сад, и доктор был представлен гостям — вдове и двум ее дочкам. Обе были моложе Сабины. Доктор знал их в лицо, они его тоже, поэтому за кофе и пирогом вскоре завязалась веселая, непринужденная беседа. Каждый день, без четверти три, сидя у окна с неизменным шитьем в руках, обе барышни, по их словам, наблюдают, как господин доктор выходит из ресторана и непременно вынимает из кармана часы, подносит их к уху, качает головою и быстро отправляется домой. Что за важные дела у господина доктора дома, спросила младшая, весело блестя глазами. Как! Он принимает больных дома? Ну, это просто шутка! Настоящие больные на этот так называемый курорт не ездят. А вот тот интересный молодой человек, которого всегда возят в кресле пить воды, говорят, просто нанят дирекцией курорта: он ведь, собственно, актер из Берлина и во время отпуска всегда играет здесь роль больного; за это его кормят и дают ему комнату. То же самое и с элегантной дамой, у которой семнадцать шляпок: она вовсе не американка и, конечно уж, не австралийка, как значится в списке приезжих; она такая же европейка, как и они все; еще вчера вечером на скамейке в курортном парке она встречалась с офицером в штатском, — он приезжал к ней в гости из Эйзенаха, — и говорила с ним вовсе не по-английски, на самом настоящем венском диалекте. Доктор не стал спорить насчет американки, которая к тому же лечилась не у него, но зато привел в пример супругов-французов, которые уже объездили весь свет и которым нигде не нравилось так, как здесь. Тогда вмешалась в разговор старшая сестра и начала всерьез расхваливать прекрасные окрестные леса и холмы и милый уют их городка, который приобретает особое очарование, когда разъезжаются все курортники. И фрау Шлегейм, обратившись к доктору, подтвердила:

— Вам бы действительно надо было здесь провести зиму, только тогда вы бы по-настоящему узнали, как здесь может быть прекрасно.

Доктор Греслер ничего не ответил. Однако все заметили, что в его глазах отразились дали, которые, возможно, другим были еще неизвестны, да едва ли и открылись бы когда-нибудь.

Когда позже все собрались пойти погулять, хозяин сказал, что предпочитает остаться дома и почитать историю Французской революции, которой он особенно живо интересовался. Сначала они шли все вместе, но затем, словно умышленно, пропустили вперед Греслера и Сабину, и сегодня он почувствовал себя с ней увереннее, спокойнее и проще, чем раньше. Он вполне допускал мысль о том, что Сабина была в более близких отношениях, чем предполагали ее родители, с тем молодым врачом, который был ее женихом и умер. В таком случае, значит, она могла считаться молодой вдовой, что несколько сглаживало разницу в возрасте.