Жена мудреца (Новеллы и повести)

Сколько же времени я еще тут просижу? Наверно, уже за полночь… кажется, я недавно слыхал бой часов… Что это — стук экипажа? В такое позднее время? На резиновых шинах — все понятно… Им лучше, чем мне… возможно, это Баллерт с Бертой… Почему именно Баллерт? Поезжай, поезжай! Хорошенькая штучка была у его высочества в Пшемысле… он всегда ездил с ней в город, к Розенбергше… Очень приветлив был его высочество — по-настоящему хороший товарищ, со всеми на «ты»… Хорошее было времечко… хотя… местность унылая, летом нестерпимая жара… Помнится, в один день троих хватил тепловой удар… Среди них был капрал моего взвода — такой смышленый парень… После обеда мы нагишом ложились отдыхать. Раз ко мне неожиданно зашел Визнер; мне, наверно, снился тревожный сон, я вскочил и выхватил из ножен саблю, она лежала рядом со мной… Хорошенький, наверно, у меня был вид… Визнер покатывался со смеху — сейчас он уже ротмистр. Жаль, что я не пошел в кавалерию… Но этого не хотел мой старик — было бы слишком дорогое удовольствие, — ну, теперь-то уж все едино… А почему? Да, да, знаю: я должен умереть, вот почему все едино — я должен умереть… Как же все-таки быть? Послушай, Густль, ты ведь нарочно пошел в Пратер темной ночью, когда никто тебе не помешает, — сейчас ты можешь спокойно обо всем подумать… Все это чистейший вздор — и поездка в Америку, и отставка, и слишком ты глуп, чтобы взяться за что-нибудь другое, и если даже ты доживешь до ста лет — воспоминание о том, что тебе кто-то грозил разломать саблю и назвал тебя глупым мальчишкой, а ты стоял и ничего не мог поделать, — нет, раздумывать тут нечего — что случилось, то случилось, и насчет мамы и Клары это тоже чепуха: свыкнутся с этим, человек со всем свыкается… Как мама убивалась, когда умер ее брат, — а спустя месяц она уже почти что перестала о нем вспоминать… она ездила на кладбище… сперва каждую неделю, потом каждый месяц — теперь только раз в год, в день его смерти. Завтра день моей смерти — пятое апреля. Перевезут ли они меня в Грац? Ха-ха-ха! Вот будет пожива червям в Граце! Но это уже не моя забота, пусть другие ломают себе голову по этому поводу… А я-то о чем еще должен позаботиться?.. Ах да, сто шестьдесят гульденов следует Баллерту, это все — никаких других распоряжений мне не надо оставлять. Письма, что ли, писать? Зачем? Кому… Прощаться? Э, черта с два! Это и без того ясно, когда человек пускает себе пулю в лоб! Тут уж все поймут, что ты распростился навсегда… Если б люди знали, как вся эта история мне безразлична, они бы меня нисколько не жалели — да и чего жалеть… А что я, в сущности, имел от жизни? Одно мне хотелось бы еще испытать: войну — но этого долгонько пришлось бы дожидаться… А все остальное мне хорошо знакомо… Зовется ли шлюха Стеффи или Кунигунда — безразлично. Все лучшие оперетты я тоже знаю, на «Лоэнгрина» ходил двенадцать раз, а нынче вечером был даже на оратории — и какой-то булочник назвал меня глупым мальчишкой. Клянусь богом, с меня довольно! И мне уже ничто не любопытно… Стало быть, пойдем домой, медленно, совсем медленно… Торопиться мне ведь действительно незачем — отдохну еще минутку-другую здесь в Пратере, на скамейке, словно бездомный. В постель я, разумеется, не лягу — времени выспаться у меня ведь хватит. Ах, что за воздух! Его-то я лишусь…

Что случилось? Эй, Иоганн, принесите-ка мне стакан холодной воды… Что такое?.. Где я?.. Неужели все это мне приснилось?.. Голова трещит… Ах, тысяча чертей…